Рыцари былого и грядущего. Том II

– А городское, тем более – столичное монашество? Мы же видим, что тут наши иноки буквально на торжище живут, посреди того самого бурления страстей. А монахи, управляющие церковной собственностью за пределами монастыря? В их послушании куда больше мирских страстей, чем в жизни иного мирянина, работающего где-нибудь в тихом учреждении. А епископы, которые все – монахи? Это администраторы, управляющие огромными территориями. И рассказывать не надо, какое это бурление страстей. Но никто ведь не считает, что монах не может быть епископом, напротив, епископ обязан быть монахом, хотя архиерею явно не до тихих созерцаний. Не в осуждение им говорю, только подчёркиваю: православие традиционно вполне допускает существование монашества в самой гуще мирской круговерти. А в военной среде куда больше монашеской аскезы, чем в архиерейских палатах. И не думаю, что дело монаха, идущего на кровавый бой, менее молитвенно, чем труды монастырского эконома.

– Ты хорошо подготовился, Серёжа, а для меня эта тема совершенно неожиданна. Тебе очень надо посадить меня на мою толстую протоиерейскую задницу?

– Простите, отче, но если такие обвинения пошли, тогда я не знаю, как разговаривать.

– Да какие обвинения, – раздражённо отмахнулся отец Владимир. – Ты скажи, чего хочешь?

– Правды.

– А нет у меня твоей правды, если вообще какая-нибудь есть.

– Надеюсь, что мы её вместе ищем. Хочу понять, что хочет Бог от конкретного человека, то есть не вообще, а в частности. Каким путём лично мне допустимо идти, а каким идти не допустимо? Разве для меня, как для православного, это не самый важный вопрос? Вы скажете – живи по-нормальному, а если я решительно не соответствую установившимся представлениям о норме? Вот я и спрашиваю: эти представления о норме даны свыше, или они есть измышления людские? Я, батюшка, академической полемикой ещё в универе объелся, больше не хочу. Мне не интересно кого-то переспорить, тем более вас. Мне интересно, как жить дальше.

– Коньяка хочешь?

– Только если у вас – хороший.

– «Наполеон» устроит?

– Настоящий?

– Лично из Парижа привёз. Забавлялся там экуменизмом, но в коньяке-то смысла больше, чем в экуменизме.

Они жизнерадостно рассмеялись. Батюшка извлёк из своих закромов бутылку чёрного матового стекла и две рюмки богемского хрусталя. Выпили.

– Хорошо, – изрёк Серёга. – Не резон мне, батюшка, с вами ссориться, кроме вас мне такого коньячка никто не нальёт.

– Если ты это понял, наконец, значит, мой коньяк не без пользы сгинул в твоём грешном чреве. Давай ещё по одной. Бог с нами, и хрен с ними.

– С кем – хрен?

– С экуменистами, среди которых я блистаю во всём своём неземном величии. Не люблю я их. Они не Божьей правды ищут, а человеческой. Типа, мира хотят. Комфорта они хотят, а не мира. Пацифисты хреновы.

– Вы отрицаете пацифизм?

– Разумеется. Я же не толстовец. Толстовство с его «непротивлением злу насилием» – крайность, доведение христианства до абсурда. Но мне всё кажется, что твои вооружённые монахи – другая крайность. А православие, оно всегда и во всём – золотая середина.

– Но дело ведь, батюшка, не только в праве монахов на оружие, но и шире – в праве любого христианина сражаться за веру с оружием в руках.

– И я о том же. Неужели в вопросах веры можно что-то доказать при помощи меча?

– А не надо ничего доказывать. Если вооружённые безбожники хотят разрушить Божий храм, а старого священника замучить до смерти, почему мы не можем защищать храм и священника силой оружия?

– Христиане обычно безропотно умирают за веру.

– Так это я свою жизнь должен безропотно отдать за веру, не пытаясь защитить её силой оружия. А жизнь моих ближних я тоже не должен защищать? Вот я приду к вам и скажу: батюшка, там христиан хотят перерезать, причём именно за то, что они – христиане. Я могу их защитить, только для этого кое-кого из бандитов, возможно, придётся убить. Благословите?

– Благословлю.

– А если я монах – не благословите?

– Не знаю.

– А если бандиты никого не собираются убивать, но намерены храм осквернить, в алтаре нагадить, а я могу защитить алтарь от осквернения, но и в этом случае я, возможно, буду вынужден кого-то из них убить. Ведь они вооружены, и я смогу противодействовать им только силой оружия. Смертоносного оружия. Благословите?

– Не знаю. Как видишь, я с тобой честен.