Рыцари черешневого цветка (ЛП)

— Друг, пусть будет так, как ты говоришь… Но я их не помилую, слышишь? Не помилую я их. Это все из за них, честное слово…

— Лучше скажи, ты сможешь двигаться или полежишь с час?..

— Как ты можешь даже говорить такое, честное слово! Разве можно терять время? Ты смотри, уже в самом деле уходит боль… Нельзя допустить, чтобы они вышли к людям, ты же и сам знаешь…

Бородач подал охотнику пару длинных сапог, которые были такого самого цвета и так же скрипели, как и его исполосованный застежками комбинезон.

— Обуй их и хорошенько завяжи на бедрах. Мне они не нужны.

Сапоги были сделаны из непромокаемого и очень эластичного плотного материала. Не очень толстые подошвы и застежки, которые перерезали их во всех направлениях, говорили, что они годятся для любого грунта. Петрекеску натянул их с видимым удовольствием.

— Готов? — спросил бородач, освещая его лучом фонарика и меряя взглядом с головы до ног. — А тебе очень к лицу, так ты кажешься и моложе, и умнее. Готов?

— Готов! — ответил охотник и провел рукой себе по боку, проверяя, на месте ли пистолет.

Бородач пошел вперед по туннелю, которым прошел Тик. Осторожно, освещая каждый закоулок, каждую трещину, каждый камешек, сдвинутый с места. Петрекеску шел на несколько шагов позади него, держа в левой руке фонарик, а правую прижав к боку. Остановились возле места взрыва. В разлом как раз проходила голова бородача. А это означало, что Тику здесь было значительно легче, чем его преследователям.

Пекло с его чертями и смолой, с многочисленной раскаленной начинкой переселилось на какой-то миг сюда. Когда они в конце концов добрались к величественному собору с органом и статуями, лица и руки у обоих были побиты и пекли огнем. Увидев спокойную, словно зеркало, воду, они оба метнулись к ней, словно лягушки, выброшенные на сушу, чтобы хоть немного охладить лицо. Они погружали головы в воду, но сразу же вытаскивали их назад: вода была холодная, словно лед, и еще была она соленая, более соленой, чем в соляном прииске.

Не тратя времени, хоть все у них пекло, а в груди клекотала злость, оба тронулись берегом вдоль подземного потока, имея твердое намерение догнать и захватить подростков.

РАЗДЕЛ ЧЕТЫРНАДЦАТЫЙ

1

Черешары в самом деле двигались этой дорогой. Они сидели, прижавшись в плавучем резиновом трофее друг другу. Виктор впереди, за командира, с веслом в руке, за ним Ионел, дальше Мария, а потом уже Тик. В нескольких сантиметрах перед малышом, то есть между ним и Марией, было еще что-то: ценнейшее из сокровищ, которые когда-то существовали на земле, и было оно у него на груди: волшебная коробочка с ее фантастической силой. Если бы он не нашел коробочку, то от горя сошел бы с ума. Но даже имея коробочку, он не мог забыть несчастья с Цомби, и это несчастье сверлило, словно буравчик, его сердце, которое уже много раз приносило ему боль вплоть до слез. В особенности, когда он вспоминал одну мысль, которая пришла ему одним не очень далеким вечером: подергать Цомби за хвост невидимой рукой.

Но и еще один человек переживал драму во время этого плаванья в неизвестность. Драму с трудными вопросами и простыми ответами, от которых щеки вспыхивали огнем, но, к счастью, этого никто не видел, и время от времени неудержимый трепет еще больше усиливал мрак и вынуждал терпеть безжалостные мучения.

Ионел страдал не из-за того, что произошло с ним и с ними всеми в пещере, а из-за того, что произошло снаружи, в последние часы и дни, в последние месяцы. Если бы сейчас над ним светило солнце, то он смеялся и бил бы себя кулаками в грудь, кричал бы на весь мир, что он обормот и идиот… Как он хотел быть им и делал для этого разнообразнейший маневры… Быть кем? Руководителем экспедиции… Зачем?.. Для того, чтобы в затруднительную минуту его охватил страх, и он поэтому не в состоянии был снять пелену с глаз и избрать нужное решение?.. Для того, чтобы все видели и ощущали, что он… Что он? Что угодно! И прежде всего — человек, который не заслуживает быть руководителем.

Он думал, что все это игра, во время которой все будет очень легко, он будет говорить, когда вставать, когда ложиться, что есть, что одевать, где останавливаться на привал, где разжигать костер… Господи! Что за бред! Зачем нужен для этого руководитель? Это же кто угодно может сказать и сделать. И что произошло бы, если бы он им сказал? Сменился бы цвет солнца? Увеличилась бы земля? Он стал бы выше, или хоть на йоту изменилась бы мнение Марии о нем?..

Только из любви командовать он погряз в интригах, нагромоздил столько вранья, обманывал Тика!.. Как хорошо он понимал сейчас, что он не тот, кто лучше всего подходит на роль руководителя экспедиции. При трудностях он не может быть уравновешенным. Его охватывает страх, от страха он начинает говорить и делать ерунду. Но самое страшное, что тогда, под нажимом страха, он считает, что право на правду — только у него.