Рывок в неведомое

Бригадир дал Голикову доработать этот день, накормил ужином, произвел расчет и вручил еще полмешка воблы и яблок.

— Не обижайся, Аркашка, — сказал бригадир, — мы тобой премного довольны, но коль вернулся наш старинный товарищ...

— Я не обижаюсь, вы меня крепко выручили.

— Хорошим людям нужно помогать. Тяжко будет — приходи. Мы всегда тебя подкормим.

За одиннадцать дней Голиков заработал сорок рублей, не считая того, что отдал в общий котел.

Первое, что Аркадий Петрович сделал, возвратясь домой, — отдал десятку хозяйке за комнату и отсыпал ей половину содержимого своего мешка. Потом спустился в подвальчик.

Хозяина не было, народу за столиками сидело довольно много. Обслуживала их одна хозяйка.

— Зинаида Никандровна, — обратился к ней Голиков, — можно вас на минуту?

— После, после, я занята! — торопливо ответила хозяйка. Голиков понял: она думает, он пришел снова просить в долг. И когда хозяйка пробегала с подносом мимо него, сказал: — Я кладу под блюдечко деньги. Большое спасибо.

Он должен был восемь, оставил десятку. Двух рублей до слез было жалко, но просить сдачи он не стал.

— Куда же вы? Садитесь пообедайте! — крикнула вдогонку хозяйка.

— Благодарю, я сыт.

Только выйдя из подвала, Голиков почувствовал: как же давил его этот долг!

Оставалось два червонца. На эти деньги он должен был любой ценой закончить книгу. Больше ему рассчитывать было не на что.

...И настал такой день, когда он поздно вечером дописал последнюю страницу, вывел в конце «Арк. Голиков» и вложил ее в довольно увесистую папку. А перед сном вынул рукопись из папки, просмотрел ее от первой страницы до последней, и ему сделалось не по себе.

Как Голиков ни старался, в стопке не нашлось ни одной чисто написанной страницы. На каждой были поправки, подклейки, на полях — пусть и в аккуратных рамочках — вставки. Прочитать рукопись, конечно, было можно, но если бы кто-нибудь пожелал придраться, достаточно было взять в руки любой лист.

По дороге из Арзамаса в Петроград Аркадий Петрович сделал остановку в Москве и наведался в Госиздат. Хотелось поговорить с кем-либо из редакторов о будущей книге: ведь он не собирался задерживаться у Галки.

Но в этот день все работники издательства были ужасно заняты. До беседы с молодым автором снизошла только секретарь-машинистка, властная дама в годах.

— Ваш роман должен быть переписан от руки на одной стороне листа большого формата. А лучше всего отпечатать его на машинке. Приходите ко мне сегодня вечером, мы с вами договоримся, — пообещала она.

— Я вечером еду в Петроград!

Тогда еще были деньги, но нечего было печатать. А совсем недавно, когда работа близилась к концу, Аркадий Петрович предпринял отчаянную попытку. Увидев на фасаде вывеску: «Машинистка. Исполнение срочное», он поднялся на третий этаж.

Приняла его, повернувшись на вращающемся кресле, высокая худая женщина с перстнями на длинных, музыкальных пальцах.

— Что у вас там? — спросила она, протягивая руку.

Он подал ей папку с первыми главами романа.

— Такая грязь? — удивилась машинистка. — Это будет стоить дороже.

— Пожалуйста, я заплачу. Это про красных курсантов. Когда роман выйдет, я заплачу втройне, но сейчас я хотел бы в долг.

Машинистка аккуратно завязала тесемки папки и крикнула в соседнюю комнату:

— Нюра, закрой за советским Куприным дверь.

И теперь он думал: «Вдруг и в редакции скажут: «Такая грязь?!» — и вернут папки? И все рухнет из-за того, что нет пятнадцати рублей на машинистку».

А у него, между прочим, уже появились наброски второй книги — «Последние тучи», которая должна была стать продолжением романа «В дни поражений и побед». И набросок к рассказу о детях. Но все имело смысл лишь в том случае, если придет удача. А настоящая сказочная удача, утверждал отец, приходит к пишущим лишь трижды в столетие.

ЧЕТВЕРТЫЙ СЛУЧАЙ

Утром собрался. Взял рукопись. Прошел по Фонтанке до Невского, пересек мост с клодтовскими конями. И дальше мимо Садовой (то есть улицы имени 3-го июля), мимо Пассажа двинулся в сторону канала Грибоедова и очутился возле здания с глобусом на крыше. На первом этаже помещался книжный магазин. Он в этот час был еще закрыт. Зато со стороны Невского уже отомкнули парадное, возле которого и были приколочены вывески с названиями издательств. Голиков еще не знал, какое ему нужно. Годилось любое, лишь бы взяли рукопись.

Он поднялся по мраморной лестнице с витыми перилами и на третьем этаже вошел с просторной лестницы в тесный коридор. Свет из узкого окошка был недостаточен. А электричества здесь не было или его не зажигали из экономии.

Голиков боялся, что окажется единственным посетителем. Опасения были напрасными. В коридоре уже стояли, кого-то ждали, о ком-то наводили сведения молодые и не очень молодые люди. Здесь царила напряженная и странная тишина: такая бывает в госпиталях во время операции, исход которой не известен. И люди опасаются громким словом помешать хирургу или спугнуть судьбу.

Голиков неуверенно приоткрыл одну дверь, потом другую и тут же поспешно закрыл: везде заседали. Он остановился и перевел дух, точно пробежал длинную дистанцию.