Рыжая Соня и Врата Немедии

Кошмар повторялся во всех подробностях. Эльбер крикнул, не узнавая собственного голоса, и не сразу решился прикоснуться к лицу — а когда все же сделал это, испытал мгновенное облегчение — глаз его пока что не лишили. Впрочем, это не очень-то спасало.

Мрак в сочетании с ограниченным пространством являлся для бритунца самим олицетворением смерти. Мрак — это то, чего не пробьешь кулаком, с ним невозможно бороться.

Гортань сжалась до размеров соломинки, он начал задыхаться, заметался из угла в угол, точно зверь в клетке.

Легкие жгло огнем, Эльбер тщетно пытался вобрать воздух из страшной, невыносимо давящей темноты.

Стены, пол и потолок начали неумолимо приближаться к бритунцу, и ужас такого положения зажал его в тяжелом кулаке страха, заставляя согнуться, преклонив колени, закрывая голову руками, а потом пронзительно, на пределе разрывающихся легких, закричать:

— Воздуха! Элгон, Сын Света, я умираю, помоги мне!..

Эльбер упал на пол. Кровь бешено стучала в висках.

Это был один из самых ужасных моментов, когда человек проклинает день, в который имел несчастье появиться на свет.

— Соня… — прошептал бритунец на пределе отчаяния.

Он отчетливо представил себе свою подругу. Там, далеко, в долине возле озера, залитую рассветным солнцем, поднимающимся над сверкающими вершинами гор.

Эльбер глубоко вздохнул. Его душа покинула и замок Ютена, и вообще Асгард, переносясь за пределы границ и времени.

Он снова был в Черных Королевствах и, приставив ладонь к сощуренным глазам, любовался Барой, выходящей из воды и кажущейся невероятно юной, с рассыпавшимися по плечам огненным каскадом волос, и поросшей ярко-изумрудной травой невиданной красоты долиной…

* * *

— По-моему, нам больше не о чем говорить.

— Соня, я хочу, чтобы ты меня выслушала и постаралась понять, — настойчиво произнес

Ютен. — Мой отец был самим олицетворением порока. Трудно в это поверить, но в те ужасные годы Асингалек каждую ночь содрогался от пьяных выкриков его приятелей и истерического визга шлюх, которых они вечно приводили с собой.

Я едва мог это выносить; пока жива была мать, это еще его хоть как-то сдерживало, но мать умерла рано, и мы остались только вдвоем. Отец презирал меня и откровенно надо мной издевался, называя трусом, тихоней и неженкой.

За то лишь, что я предпочитал проводить время в тишине, погрузившись в древние книги: его это неимоверно раздражало, он считал, что я никогда не стану настоящим мужчиной, то есть таким, как он, скотом и выродком. В тот день… вернее, в ту ночь он просто выволок меня из моей комнаты и заставил выйти к своим гостям.

Я увидел с десяток полуобнаженных девиц, непристойно показывающих себя всем и каждому. Я мечтал только о том, чтобы мне позволили поскорее покинуть это непотребное общество, но отец, совершенно пьяный, со слипшейся от вина бородой и сальными руками, толкнул меня вперед, в объятия первой же попавшейся шлюхи, и крикнул: «Возьми ее, мой мальчик! Покажи, на что ты способен!» Я отшатнулся, отталкивая от себя потное горячее тело и не испытывая к этой мерзкой девице ничего, кроме отвращения, вырвался и убежал в ночь.

Стояла глубокая зима, но я не чувствовал холода, бегом, не разбирая дороги, продираясь сквозь лес, задыхаясь и плача, и слезы сосульками застывали на моих щеках. Потом я подвернул ногу и упал; попытался встать, но боль была такой сильной, что я с воплем рухнул в снег и остался лежать, ничему уже больше не противясь и мечтая лишь об одном: поскорее умереть.

Постепенно холод отступил, я ощущал только покой и тепло; если это была смерть, она представилась мне в самом милосердном из своих обличий.

Очнулся я в замке. Мое тело, в котором едва теплилась жизнь, обнаружил егерь, который и доставил меня в Асингалек. Отец вызвал лекаря, и тот спас меня… только ценой спасения оказалось то, что я лишился отмороженной ноги. Правда, как видишь, я неплохо владею изготовленным для меня деревянным протезом и хожу, почти не хромая, да И наездник я неплохой.

Отец, к счастью, после этого случая оставил меня в покое, я же поклялся самому себе и духу Тумарси преуспеть во всем, что связано со Знанием и никогда не стать таким ничтожеством, как мой отец, который вскоре умер от беспробудного пьянства, оставив мне немалое состояние.

Три десятка лет я совершенствовал свой дар и многого достиг.

Скажу сразу: женщин я презирал, мужчин ненавидел, и единственной моей страстью была власть, огромная власть, каковую только может подарить Знание. Я стал магом и вошел в сонм тайных правителей, в Братство Огня, даже не достигнув старости. Ведь мне нет еще и пятидесяти зим…

— Замечательно, — прервала его Соня. — Что ж, ты добился, чего хотел.

— Нет… увидев тебя, я почувствовал боль. Да, именно так.

Твоя красота действительно причинила мне боль, как любая прекрасная вещь, которой я отчего-то Не могу обладать, а когда я испытываю желание что-либо получить, преград для меня не существует.

Но ты не только прекрасна. Ты — Жрица, ты достойна меня, и я был счастлив видеть тебя неприступной.