Рыжий

Порядочный был… козел».

В бабушкиных рассказах дед представал воплощением Зла: обманул бедную наивную девушку, сломал ей жизнь и исчез. Рыжему он не был симпатичен.

«Я установил origin твоего гостя, — сказал из угла Холмс. Он опрокинул в рот стопку и закусил скукоженной долькою лимона. — Элементарно: неприсущие тебе уверенность в себе и блямба на лбу… Это был ты сам, из Будущего, доставший все же свечку. Хоть и получивший при сем банкой по кумполу».

«Я? — удивился Рыжий. — Но я хорошо помню, что тогда чувствовал… Я не мог табурет от задницы оторвать, не то что…»

«Как сказать, — заметил Холмс. — Мы в Будущем часто круче самих себя в Настоящем».

«Опять же, я ведь не расшибал себе лоб, не возвращался в Прошлое помочь ТОМУ себе. Тогда — кто это был?»

«Что ты ко мне пристал? — сказал Холмс. — Я ведь всего лишь сыщик-любитель, а не натурфилософ».

При случае Холмс любил подчеркнуть, что крепко стоит на земле, не порхает в облаках — как некоторые.

«Хорошо, — сказал Антрополог, — вернемся к предку. У тебя есть какие-либо теории — что может произойти?»

«Природа будет противиться хроноклазму, — сказал Рыжий. Он не был настолько туп, чтоб верить в разрыв Времени. — Какое-нибудь расщепление мира на два параллельных… Или непосредственно перед действием произойдет что-то, мешающее мне совершить задуманное. Но что именно? Как?»

«Ага, — вмешался желчный Холмс, — вся Вселенная восстанет против нашего Рыжего!»

«Почему бы и нет?!» — запальчиво ответил Рыжий.

«Потому что ты слишком мал для нее, о, Муравей, Тщащийся Разгрызть Землю!

Разрыв, как же! Ну, завяжешь на нитке Времени петельку, узелок. Появится иной Рыжий, без полуэдипова комплекса. Кто заметит?»

Все же хобби здорово заземлило Холмса, подумал Рыжий. Вершиной духа он считает ныне… учебник по судебной медицине.

«А может, все проще?» — сказал Антрополог.

Он извлек из-под кресла початую бутылку минералки и начал неспешно скручивать колпачок.

«Ну?» — сказал Рыжий.

«Малянов, е-мое, — сказал Холмс про Рыжего. — Ну?»

Антрополог невозмутимо продолжал возиться с крышечкой.

«Ну же?!» — взмолилась баба Мотя из отдушины.

«Хроноклазм случается — и все», — возвестил Антрополог.

«Бритва „Оккам“: улыбка на всю жизнь!» — добавил он дебильно-жизнерадостным, телерекламным голосом.

«Жуть!» — прошептала бабка.

«Протестую!» — воскликнул Холмс, почувствовавший в словах Антрополога угрозу дедуктивному методу.

«Невозможно, — сказал Рыжий. — Нарушается принцип причинности».

«Кто бы говорил, — укорил его Антрополог. — Причинность постулирована людьми, вовек не бродившими по Времени. Почему же ТЫ воспринимаешь ее как Абсолют?»

Рыжий не нашел ответа и промямлил что-то о потрясении Основ Бытия.

«Бытия? — удивился Антрополог. — Быта — да, но — Бытия?!»

«Внук без дедушки — что тут необычного? — сказал он. — Вселенная и не такое терпит. Конечно, Большому Взрыву тебе не помешать, а в остальном…»

«Силенок не хватит, ага?» — перебил Холмс нервно.

«Нет, — сказал Антрополог. — Просто в точке сингулярности Время отсутствует».

Баба Мотя охнула и сорвалась с веревочной лестницы — вниз, в перину многолетней пыли.

Дедушка остался.

* * *

Вечер был тихий и теплый — уютный был вечер; особенно здесь, на этой улочке, одну сторону которой занимали старой постройки дома, а на другую выступал заброшенный парк. Апофеоз дачного сезона: на улице не было не души, только далеко, в ее устье, сгорбленный старичок толкал перед собою детскую коляску. Тополиные пушинки дрейфовали в последних солнечных лучах… Никуда не хотелось отправляться из такого вечера.

Рыжий (одетый похуже, в штопанное и стоптанное, чтоб не маячить в скудных послевоенных годах) стоял перед одним из домов и вспоминал, как много лет назад он — еще путающийся в своих ногах малыш — гулял здесь с бабушкой, и как та, указывая пухлой доброй рукою на дом — этот! рассказывала, что и она его строила. Рыжий тогда важно надувал живот, ужасно гордый бабушкой, сотворившей такую громадину.

Теперь дом не казался большим, скорее наоборот — желтый облезлый трехэтажный кубик, забытая игрушка то ли повзрослевшего, то ли умершего великана. Но в его пропорциях, фактуре стен, выгнутых бровях карнизов и пузатых балкончиках еще теплилась вера его строителей — в лучшую, счастливую жизнь; в отличие от серых многоэтажных гигантов позади, прямо говорящих своим видом, что крышу они, так и быть, предоставят, но ни про какое прекрасное будущее врать не намерены.

Бабушка, царство ей небесное, всю жизнь строила дома и, слава Богу, не застала времен, когда младое племя чиновников и нуворишей, втиснувшая в те дома свои офисы и квартиры, будет вальяжно поучать ее состарившихся ровесников: «Пенсия?! За что вам пенсия?! Вы ж ее не заработали! Ничего полезного в своей жизни не сделали!»