Парижъ, 15 февраля 187… года.
Какъ видишь, мы перехали уже изъ Ниццы въ Парижъ, моя милая, дорогая Вра! Я никогда не забуду этихъ двухъ мсяцевъ, проведенныхъ на берегу моря, среди удивительной природы, вдвоемъ съ едей. Но теперь туда нахало очень много семействъ изъ Петербурга и почти вс они знаютъ меня и едю. Мы не могли выйдти на шагъ изъ виллы, чтобы не встртить знакомыхъ. Меня это не очень стсняло, но едю злило. Мы ршили перехать въ Парижъ, въ этотъ океанъ страстей всякаго рода. (Я, кажется, становлюсь поэтомъ.) Посл нашего монастырскаго уединенія мы съ удовольствіемъ стали посщать всевозможныя зрлища, постоянно бываемъ въ театрахъ. Для меня они доставляютъ громадное удовольствіе, а едя въ нихъ скучаетъ. Парижъ вообще на него подйствовалъ раздражающе, но я надюсь, что это только на первое время. А то, иногда, я при немъ не могу даже высказывать собственнаго мннія; сегодня утромъ онъ надулся и не говорилъ со мной до тхъ поръ, пока не пришелъ одинъ нашъ пріятель, маркизъ Раффо, мой давнишній знакомый. Мы случайно встртились съ нимъ въ театр, я представила его ед, и онъ теперь бываетъ у насъ каждый день. Это премилый итальянчикъ, съ обыкновенной итальянскою бородкой, съ черными глазами, съ моноклемъ, почти съ его лицо величиною. Онъ бойко разговариваетъ, остритъ, и, надо отдать ему справедливость, на десять остротъ одна попадается удачная. Вообще же онъ славный товарищъ въ обществ. Другой нашъ знакомый поинтересне. Можетъ-быть самая обстановка нашего перваго свиданія сдлала это знакомство такимъ интереснымъ.
Ты вдь знаешь, какъ я мало склонна къ роману, какъ мало врю въ этотъ „coup“, который зажигаетъ сердца… Но тутъ, будь мое сердце свободно, пожалуй, я бы не устояла противъ этого „coup“.
Дло было такъ. Я пріхала изъ театра одна. едя вышелъ на дорог и отправился въ кафе ужинать съ пріятелями. Я входила по ярко освщенной лстниц отеля, опустивъ низко голову. На второй площадк я столкнулась съ какимъ-то бариномъ и хотла пройдти дальше. Но меня удивило, какъ онъ заглянулъ мн въ лицо. Я думала, что это кто-нибудь изъ знакомыхъ, и обернулась. Онъ стоялъ на площадк и точно собирался сказать мн что-то. Понятно, вышла совершенно невольная остановка и съ моей стороны. Но черезъ нсколько секундъ я уже подымалась дальше; я не обертывалась больше, хотя слышала, что онъ все стоялъ на томъ же мст.
Такъ эта встрча и прошла бы незамченною. Первые полчаса я подумала о немъ; мн особенно понравились его черные глаза, съ висковъ опущенные внизъ. Я тогда же подумала, что это не можетъ быть французъ: по цвту лица, по чернымъ какъ смоль волосамъ, по общему типу, я ршила, что онъ испанецъ. Онъ и въ самомъ дл оказался испанцемъ. ед я не сказала ни слова о немъ. Съ чему заставлять его ревновать безъ всякой причины? Хоть онъ уже здсь, въ Париж, довольно мучаетъ меня, — я ревнива ужасно и знаю, какой онъ увлекающійся, — но его спокойствія я все-таки не хотла нарушать, а потомъ и забыла объ этой встрч. Какъ-то на дняхъ едя приходитъ ко мн и говоритъ, что онъ пригласилъ къ намъ обдать своего давнишняго знакомаго по Парижу, нкоего графа Альзаро. едя постоянно приводилъ съ собою кого-нибудь обдать изъ прежнихъ друзей, а онъ „доканчивалъ свое воспитаніе въ Париж“ и прожилъ здсь два года, — можно себ вообразить, сколько у него друзей… А потому я и не обратила вниманія на то, что онъ сказалъ мн. И вдругъ, въ половин седьмаго, входитъ въ залу тотъ испанецъ, котораго я видла на лстниц. Онъ не подалъ вида, что когда-нибудь встрчалъ меня, я же переконфузилась страшно и тоже не сказала ни слова. Итакъ, совершенно нечаянно мы придали нашему знакомству какой-то романтическій характеръ.
— Я радъ, что вы еще живы, — сказалъ онъ мн, какъ только мы сли за обдъ. Онъ сказалъ это громко, но такъ, что никто не слышалъ кром меня.
— Разв у меня такой болзненный видъ? — удивилась я.
— Нтъ, но у васъ въ тотъ вечеръ было такое лицо, что я былъ увренъ, что вы ршились на самоубійство… Меня поразила ваша складка между бровей. Она и сегодня есть у васъ… О, вы въ состояніи ршиться на важный шагъ!
Я разсмялась. Разговоръ продолжался весело, но со страннымъ оттнкомъ мистицизма. Теперь, когда, я больше узнала Альзаро, я могу точне опредлить его. Онъ, въ сущности, добрый малый, очень красивый, избалованный женщинами, поэтому самоувренный, съ апломбомъ и при всемъ этомъ суеврный, какъ старуха. Мн въ первый же разъ бросился въ глаза громадный коралловый рогъ, который онъ носитъ на цпочк. Потомъ я стала замчать, что при нкоторыхъ именахъ онъ сейчасъ же длаетъ на правой рук рога. Такъ Оффенбахъ, композиторъ Оффенбахъ, прослылъ почему-то за „джетаторе“. Альзаро не можетъ слышать даже про „Belle Hell`ene“, чтобы не показать подъ столомъ рога. Согласись, что это смшно. Я постоянно поддразниваю его; онъ мн пророчитъ ужасное будущее… Но мы съ нимъ большіе пріятели. Мое общество здсь состоитъ исключительно изъ мужчинъ и я съ ними со всми обращаюсь по-пріятельски. Это не нравится ед, - онъ ужасно цнитъ женственность, — и повторяетъ мн постоянно, что я съ моими мальчишескими ухватками не буду имть никакого успха. А мн его и не надо. Я хочу быть любимой только едей, отъ остальныхъ же я ничего не желаю кром дружбы. У насъ здсь знакомые все иностранцы, есть впрочемъ одинъ русскій, но настолько офранцузившійся, что почти не говоритъ по-русски. Мои сорокъ папиросъ въ день ихъ всхъ изумляютъ. Но я пріучила ихъ къ этому.
На дняхъ, вообрази, что я сдлала. Я съ дтства еще чувствовала страсть наряжаться мальчикомъ. Здсь я заказала себ мужской костюмъ и одлась мальчикомъ. едя самъ хохоталъ страшно. Вчера утромъ я знала, что едя похалъ кататься въ Bois. Я послала за Альзаро и Раффо и похала съ ними въ мужскомъ костюм на встрчу ед. Меня очень занимала эта прогулка; одно стсняло: это ноги, — я не знала, куда дть ихъ, какъ положить. Вчера было воскресенье; въ Булонскомъ лсу народу множество и все это такъ оживлено, нарядно… Мн захотлось выйти изъ экипажа и пройтись пшкомъ. Но Альзаро не пустилъ меня. едю мы не встртили, а когда онъ пріхалъ домой, я не могла уврить его, что я здила въ этомъ костюм въ Bois. Я себя гораздо лучше чувствую, когда я одта мужчиной, а моихъ иностранцевъ это ужасно занимаетъ. Я даже уврила маркиза съ громаднымъ моноклемъ, что у насъ въ Россіи принято одваться такъ. И вообрази, онъ поврилъ. Вдь не глупый человкъ, образованный, много читалъ, много путешествовалъ (конечно, только не по Россіи), а скажи ему про русскихъ что хочешь, онъ повритъ. Что это такое — наивность? Я дурачу его постоянно. Его поражаетъ, что я такъ много курю, такъ громко смюсь, сижу нога на ногу, цлую мужчинъ въ лобъ, когда мн цлуютъ руку. Ему это все кажется ужаснымъ, но занимательнымъ…
Я же, какъ могу, выгораживаю моихъ соотечественницъ, — всмъ имъ заявляю, что я — исключеніе, что я уродъ. Прежде едя злился, когда я говорила это, теперь ему какъ будто все равно. Вообще я замчаю, что онъ точно охладлъ ко мн. Одна эта мысль приводитъ меня въ отчаяніе. Да этого ни можетъ быть. Мы съ нимъ счастливы по-прежнему, хотя парижская жизнь не даетъ намъ такъ предаваться этому счастію, какъ въ Ницц. Постоянные обды въ компаніи, ужины по ресторанамъ, вчный шумъ и суета развлекаютъ и утомляютъ. Случается, что мн не удается сказать двухъ словъ съ едей въ цлый день. А онъ все чаще и чаще приходитъ домой усталый и недовольный. Разъ мн удалось выпытать отъ него, что его заботятъ наши денежныя дла… Переписка попечителя оказывается не такъ пустяшна, какъ я думала. Нужно кому-нибудь изъ насъ хать въ Россію. Я ни за что не поду. Мать мн написала предерзкое и прегадкое письмо: громитъ меня за мой поступокъ, угрожаетъ лишить наслдства… И не надо. Я имю свои средства отъ отца, только я не знаю точно, сколько я имю и какъ бы мн получить это въ свои руки… Ты наврное засмешься: въ наше время смшно слышать, чтобы въ восьмнадцать лтъ женщина была такъ наивна, что не знала бы счета своимъ собственнымъ деньгамъ. Это нелпо, — я сознаюсь сама. Но я прямо изъ монастыря вышла замужъ за такого обязательнаго человка, который ни разу не заводилъ со мной и рчи о деньгахъ, — вс его счеты были съ maman. Я написала ей недавно дловое, оффиціальное письмо; ея отвтъ долженъ намъ разъяснить наше матеріальное положеніе… Какъ это все скучно, какъ всякіе счеты отравляютъ отношенія!… Потому я и заминаю всегда разговоръ объ этихъ противныхъ деньгахъ…
Помнишь ли ты графа Виллье? Ты видала его у насъ здсь, въ Париж. На дняхъ я встртила его, прозжая изъ Bois de Boulong`e. Онъ бжалъ черезъ Place de la Concorde, съёжившись въ своемъ холодномъ пальто. Я никогда не симпатизировала ему, мн была противна его льстивая, заискивающая манера съ maman, но тутъ мн стало жаль его, я остановилась, поговорила съ нимъ и позвала его къ себ обдать; онъ не заставилъ себя просить и слъ сейчасъ же съ нами въ ландо, хоть и сказалъ на первой фраз свиданія, что торопится на званый обдъ съ какой-то княгин Сенъ-Жерменскаго предмстья. Онъ все такой же, точно заморозился: т же тщательно приглаженные волосы, т же усы въ струнку, только позеленлъ какъ-то… Говорятъ, онъ серьезно боленъ. А все-таки всюду хочетъ попасть, везд бываетъ, суетится съ утра до вечера. Вчера онъ пришелъ къ намъ обдать усталый, озябшій, блдне обыкновеннаго… Оказалось, что онъ наканун пробылъ въ маскарад Большой Оперы, сопровождая какую-то важную барыню. Я это узнала не отъ него, Виллье на этотъ счетъ — могила, а этимъ свойствомъ и пользуются здшнія аристократки. Говорятъ, не проходитъ маскарада, чтобы Виллье не являлся съ какимъ-нибудь таинственнымъ домино, тщательно хранящимъ свое инкогнито, — нсколько обдовъ для графа и обезпечены. Бдный, мн и жаль его, и противно подчасъ… Я не могу слышать, какъ едя трунитъ надъ нимъ, а онъ молчитъ… Я изъ себя выхожу тогда… И вс-то — и Альзаро, и Раффо, и князь Данильскій (офранцузившійся москвичъ) — вс считаютъ долгомъ подтрунить надъ нимъ… Я невольно встала въ положеніе его адвоката. Онъ оцнилъ это и сталъ посщать насъ очень часто.
Какъ видишь, я не скучаю; я желала бы только, чтобы жизнь не проходила бы такъ въ чаду, изо дня въ день, какъ идетъ у насъ здсь… Некогда собраться съ мыслями. Голова всегда какъ въ туман; я думаю, это отчасти отъ нашихъ постоянныхъ обдовъ съ тостами. Мы даже, шутя, образовали „маленькое общество тостовъ“. Чмъ нелпе и несообразне тостъ, тмъ больше смху вызываетъ онъ, тмъ веселе обдъ, — а это все, что надо нашему „обществу тостовъ“. Не правда ли, полезное учрежденіе?!… И я теб покаюсь: я положила основаніе ему; въ первые дни прізда въ Парижъ на меня напало какое-то сумашедшее веселье, — я мертваго расшевелила бы, кажется. Теперь ужь я устала немного, мн хочется пожить потише, — мы ищемъ квартиру гд-нибудь близъ Avenue de l'Imp'eratrice и поселимся тамъ съ едей. Еслибы ты могла пріхать ко мн… Это немыслимо, но какъ бы я была рада!… Пиши мн все про себя такъ же, какъ я теб. Я думаю и продолжать такъ: не щадя себя и говоря только правду, одну только правду. Прощай. Цлую тебя.
„Твоя Анна“.
