В августе актёры на время разъехались кто куда. Мы расстались всего на неделю, условившись встретиться утром двадцать третьего в холле той же римской гостиницы, где останавливались в прошлый раз.
Китти уехала в Версилию, вернее в Форте деи Марми, где жил её друг, с которым они договорились о встрече, — наконец-то она покупается в итальянском море. Я посоветовал ей, однако, не загорать, не мог же я увидеть её обгорелой на солнце. В последних сценах, когда приближается трагедия, нам нужна бледная, измученная синьора Капулетти, ну самое большее — с покрасневшими от слёз глазами.
—
Ален вернулся в Лондон, на прослушивание. Там искали актёра на роль Роберта Грейвса в фильме о Первой мировой войне, агент посоветовал ему не теряться при своём внешнем сходстве с писателем: такой же приплюснутый нос и такие же курчавые волосы. Мы все пожелали Алену успеха, скрестили пальцы и сказали, что ждём хороших известии.
Джеральд тоже вернулся в Англию, где у него были дела: он организовывал какой-то спектакль в Вест-Энде. Чемодан его заполняли бутылки с вином, старательно упакованные, чтобы не разбились. Он попрощался со мной, помахав газетой, где были напечатаны рассуждения журналиста, приезжавшего к нам на съёмки в Монтемерано, фотографии двух актёров между колонками текста, а в углу поместился ещё и снимок Андреа, такого забавного.
Бруно вернулся в Рим, чтобы записать новую музыку для фильма и сделать аранжировку некоторых частей. Он подвёз туда и Леду с Федерико, которые вместо отдыха решили начать монтаж фильма. Я сказал, что присоединюсь к ним, но сначала мне нужно побыть с Эвелин и Лавинией.
Возникло новое осложнение: на завтра пришёлся день рождения Френсиса, и Лавиния попросила меня уговорить мать не уезжать сразу же, чтобы она могла провести этот день с Френни, потом он встретится с родителями, которые повезут его на Лазурный Берег к каким-то родственникам, думаю, но сейчас не помню точно. Им уже трудно расстаться на неделю, и хотелось хотя бы в этот день побыть вместе.
По правде говоря, ей не так уж и хочется ехать в Венецию, призналась Лавиния, держась за спинку моей кровати и не спуская с меня глаз, пока я собирал чемодан.
Френсис, сидевший на подоконнике, грыз ногти, но сразу же перестал, как только встретился со мной взглядом: я не хотел, чтобы он портил себе руки. Он это знал.
— Нет и я, — сказал он, глубоко вздохнув.
— Я тоже, — поправил я его, встряхнув майку, прежде чем положить в чемодан. — Почему? Венеция удивительна. И Франция тоже. Вам понравится перемена мест, вот увидите.
Заметив, каким горестным взглядом обменялись они, я остановился, разволновавшись, отёр лоб и решительно подозвал их к себе. Мне хотелось ясно понять, что они задумали. Я внимательно посмотрел на них и как можно точнее сформулировал вопрос.
— Итак, что вас не устраивает? Ну-ну, ведь через неделю опять встретитесь, это же не конец света.
Френни не поднял головы, Лавиния сглотнула и посмотрела на меня почти в изумлении, как бы говоря: ну как же я не понимаю, это ведь так просто.
Я согласился, пришлось пообещать, что постараюсь что-нибудь придумать, чтобы отложить отъезд, уговорю Эвелин, скажу, что незачем торопиться, Венеция никуда не денется и, если они приедут туда двумя днями позже, будет всё там же, где всегда, смотреться в свою вечную лагуну, может быть, омытая дождём, но, скорее всего, поблекшая на солнце.
—
Лавиния ушла первой, сразу за ней и Френни направился к двери и, остановившись на пороге, с шекспировской улыбкой изобразил изящный поклон.
В тот вечер во время ужина, сидя за тарелкой какого-то блюда из кабана, я убедил Эвелин, что нужно задержаться в Тоскане ещё на день, потому что назавтра я придумал для них сюрприз.
—
Я знал, что, если быть с нею чуть дипломатичнее, она сразу превратится в доброго союзника. Для этого нужно выглядеть уверенным и жизнерадостным, и я налил ей ещё немного вина.
И рассказал, что предлагаю поездку в Сиену, завтра там на площади Кампо состоятся знаменитые конные скачки — Палио[137]
, и мне очень хочется отвезти туда ребят. Это лучший способ познакомиться с настоящей Италией, со средневековой Италией, которая таится в тёмных переулках городов и селений, а на ярком солнце среди холмистых долин заметно, что она ещё жива, бурлит жизнью и время от времени отряхивает пыль веков, желая показать себя немногим везучим туристам и внимательным итальянцам, а потом вновь скрывается.Эвелин рассмеялась, её очень позабавил мой тон, словно я читал отрывок из бульварного романа, сказала она, будто говорил какой-нибудь персонаж Анны Радклиф.
Так что она скажет? — спросил я, потянувшись к бутылке с вином и подняв её, но она заставила опустить: не хочет больше пить, спасибо.