Ржавчина в крови

Я заверил её, что в роли опечаленной матери, чувствующей себя виноватой, она будет великолепна.

Джеральд казался единственным, кто не утратил хорошего настроения. Судя по пунцовым щекам, он недавно пьянствовал, но глаза блестели, говорил отчётливо, не спотыкаясь, приобняв меня за плечо, шепнул на ухо: ему очень жаль, что подошли уже к последней сцене, — и засмеялся.

— Yeah[164] — произнёс более глубоким, чем обычно, голосом Ален, приобняв меня с другого боку. Они все будут скучать по мне.

— Я тоже, — признался я. Тоже буду чувствовать, что недостаёт их, каждого по-своему и одинаково сильно.

Но это ещё не конец, и, прежде чем грустить, мы ещё отметим наше событие: вечером нас ожидает ужин, я заказал тратторию недалеко от замка Святого Ангела, где наедимся до отвала и провозгласим последний итальянский тост. А туманным утром наша «Веселая компания» действительно разойдётся, и мы попрощаемся наконец формально. Не навсегда, я надеюсь.

Френсис появился последним, мне показалось, он пришёл с улицы, словно и не спал у себя в номере, запыхавшийся, взъерошенный, как и в ту ночь во время нашего трудного разговора. Он не стал завтракать, не подошёл ко мне, не взглянул на меня.

И все отправились на съёмочную площадку. Пришли в павильон вовремя, даже на десять минут раньше. Склеп мрачно сомкнул над нашими головами свои своды, включились софиты, задвигались камеры; Федерико что-то согласовывал со звукооператором, пока микрофоны волшебным образом исчезали в складках костюмов и в колоннах.

Отступая назад, я нечаянно коснулся плеча Эвелин, но не обернулся, чтобы извиниться, притворился, будто не заметил, и продолжал разговор с Ледой; потом щёлкнул пальцами, желая подозвать Френни, сидевшего в тёмном углу и возившегося со своим кинжалом в ножнах, а Лавиния стояла неподвижно рядом со мной.

— So, here we are[165] — сказал я и нервно потёр руки. Мне хотелось знать, всё ли им ясно, не нужны ли ещё какие-нибудь объяснения, прежде чем стукнет хлопушка и я, перекрывая в павильоне все звуки, произнесу команду «Мотор!».

Они посмотрели друг на друга, затем одновременно повернулись ко мне и опустили голову, глядя в пол. Они готовы к съёмке.

— Будем снимать всю сцену целиком, с того места, когда Френни входит в склеп, и до того, когда Джульетта убивает себя. Is that clear?[166]Как отрепетировали вчера.

Они снова опустили головы, не поднимая глаз.

— Хорошо. — Я похлопал их по плечам, услышал их дыхание и вроде бы какой-то невнятный шёпот в ответ.

Наконец Лавиния резко подняла голову и посмотрела на меня.

— Are you all right?[167] — ещё тише спросил я, заметив, что она шевелит губами.

Она кивнула.

— Да, Ферруччо. Она попыталась улыбнуться, побледнела и прошла за Ледой к постаменту, на который предстояло лечь. — Всё хорошо.

Подняли саван и, когда она скрестила руки на груди и замерла, накрыли её, лицо чуть затенено прозрачной тканью: Джульетта.

Я стоял возле своего стула, но сесть не смог. Федерико мельком улыбнулся мне, тут же исчезнув, я не успел даже ответить ему тем же. Я хотел, и, наверное, следовало это сделать: самое время улыбнуться.

Ален лёг под свой саван в пятнах крови рядом с другими покойными Капулетти: гипсовые фигуры, само воплощение смерти, страшные, словно предрекали её, только никто из нас не понял этого.

Громко стукнула хлопушка — сухой деревянный звук, который сладок уху каждого режиссёра, от которого у него начинает бешено колотиться сердце и о котором он тоскует, когда сидит без дела.

— Мотор! — услышал я свой голос.

В руке Ромео появился факел, колыхавшийся в пыльном полумраке и освещавший стены склепа. В дверном проёме возник силуэт самого Ромео, он вставил факел в специальный держатель, оглядел печальную картину, увидел Джульетту, побледнел, бросился к любимой и приник к ней, обнимая.

Лицо Френни исказило сильнейшее страдание, когда дрожащей рукой он откинул саван, явив нетронутую красоту любимой.

— О ту love! My wife![168] — с нежностью произнёс он, приподнимаясь и проводя пальцем по её лбу. — Смерть выпила мёд твоего дыханья, но красотой твоей не овладела. Ты не побеждена. Ещё румянец красой уста и щёки озаряет, и смерти знамя бледное не веет.

Недвижный профиль Лавинии заслонила фигура Френни. Камеры последовали за ним, когда он приблизился к постаменту, где лежал Тибальт. Ромео увидел убитого, пленённого смертью кузена, Принца котов, заметил кровь, впитавшуюся в одежду, суровое выражение лица, подчёркнутое гримом.

Некоторое время я не вникал в монолог Ромео. В полнейшем восхищении смотрел на происходящее, а когда прислушался, обнаружил, что актёрская игра внезапно у меня на глазах превратилась в реальное действие.

Ромео вернулся к Джульетте и нежно заговорил с ней, с горькой улыбкой, со слезами, катившимися по щекам. Постепенно улыбка растаяла, и губы искривились в мольбе.