Ржавое зарево

– Не без того, – охотно согласился хранильник. – Несть средь нас числа и неумелым, и недобрым совестью – всяким таким, которые худо соразмеряют, кому какое знанье можно доверить. Подумать тошно, сколько человеков до смертного одра просидело под яблоньками с раззявленными ртами, дожидаючись обещанной вкусноты! Кабы таких вот не обнадеживали, они бы, поди, натрясли себе с тех яблонек сколь душе угодно… – старик гулко и протяжно вздохнул, мельком оглянулся на Остроуха. – Хорошо хоть, что отдаленное грядущее, знанье коего могло бы – именно "могло" и именно "бы"! – привести к поистине ужасающим бедствиям… вот оно-то на самом деле непознаваемо. И не потому, что отдаленное будущее труднодоступно. Наоборот, заглянуть за сотни лет куда проще, нежели за десятки дней. Да, заглянуть-то легко, но вот высмотреть в увиденном ответ на хоть самый простой вопрос, насущный для нынеживущих… Это никому не по силам. На том и хвала богам.

– Ну уж, будто бы! – со злым недоверием протянул Кудеслав (разглагольствования хранильника уже допекли его до мозга костей.)

И не только разглагольствования.

Конечно, Мечник превосходнейшим образом понимал: страшный напастьник вряд ли оставил их совсем уж в покое, а потому Любослава права – до света соваться наружу глупо… Однако же понимание пониманием, а смириться с вынужденным бездельем вятичу было трудно. Не сказать, что он проникся уже страхом за судьбу аж всего мира. Но воплощенная жуть бродила теперь где-то там, снаружи, между ним и беззащитной Векшей.

Если ржавое чудище поймет, как можно подломить под себя Мечника Кудеслава… Если оно догадается, что на единственный Векшин крик можно купить Мечникову волю, отвагу, самую жизнь…

С яростным рыком вятич затряс головой, словно бы хотел вытрясти из нее страшные мысли. Нельзя, ни за что нельзя допускать такое на ум, в котором умеет копаться ворог… Но что же делать, что, что? Безоглядно кидаться в подвластную нездешним силам ночную темень нельзя; ожидание становится пыткой; и уж всем мукам мука – праздно внимать спокойным речам о бессилии (к чему бы там ни относились эти самые речи).

Может быть, волхв, умеющий слышать чужие мысли, сумеет прямо вот сей же миг как-нибудь упредить Векшу о возможной угрозе?

– Нет, – от внезапности этого старикова ответа на незаданный вопрос Кудеслав, вздрогнув, чуть не поранился лежащим на коленях мечом.

А волхв поспешил объяснить свой отказ.

– Могу, но не стану, – торопливо сказал он. – Если я выкрикну мысль так громко, чтобы Векша услыхала на подобном удалении, тот, нездешний, подавно услышит. Коли он еще сам не додумался, так не к чему его научать; а коли додумался, то упреждать Векшу поздно. И будет об этом, слышишь?! Пока он не услыхал… если уже не услыхал. Ужели я должен втолковывать тебе, ломаному да тертому ратоборцу, что при иных делах благо лишь в недеянии?!

– Ну уж, будто! – Мечник вновь сривился, не шибко приязненно косясь на старика. – Всегда можно вынайти, что бы такое свершить для чужой и собственной пользы. А "благо в недеянии" – это для… – он хотел было сказать "для боязливых", но вовремя спохватился, что выйдет уж чересчур обидно. – Для слишком осторожных. И для… для…

– Ленивых, – услужливо подсказал волхв, зыркнув на Кудеслава с неприкрытой насмешкой.

– Да, и ленивых! – вятич раздраженно повысил голос. – Поучать про “невозможно высмотреть ни единого ответа” куда бесхлопотней, чем взять да попробовать. А вдруг…

– Вдруг только горшки трескаются, – как-то уж очень ласково сказал хранильник. – Ну ладно, считай, что устыдил ты боязливого да ленивого дедку: попробуем. Занятье-то впрямь не шибко морочливое, и все едино нужно чем-нибудь утрудить себя до пробуждения Хорса-Светотворителя. Этак вот в безделии маяться – того и гляди, поцапаемся. А нездешним того и надобно. Только… – Старец внезапно подхватился с пола, едва ли не бегом кинулся к одному из стоящих под стенами ларей и, с натугой отворив увесистую крышку, по пояс свесился в темную нутрь. – Только пробовать стану не я. – Голос волхва доносился из лубяных недр глухо и как-то задушено; обтянувшиеся рубашечным полотном старческие лопатки ходили ходуном – Корочун что-то с натугою передвигал там, в ларе. – Уж коли ты, человече, не хочешь брать на веру мои слова, так сам и засматривай в грядущее-то.

Хранильник выпрямился, обернулся к заинтересованно следящему за ним Кудеславу. В старческих руках железно блеснула затейливая штуковина: вроде небольшой мелковатой чаши на трех изогнутых ножках-опорах. И еще хранильник выдостал из ларя тугой полотняный мешочек, совершенно невесомый на вид.

– Я так разумею, – заговорил Корочун, возвращаясь к очагу, – что ты желаешь вызнать, одолеет ли нас нездешняя сила. Да?

Мечник дернул стриженной своею бородкой. Этакое замысловатое получилось движение – и за согласие можно было его принять, и за не шибко решительное отрицанье.

Волхв ехидно вызмеил снежную белизну усов.