- Да я уж и пошёл вернуть кормильцу меч эн-тот проклятущий! Уж и в холстинку завернул да понёс! А тут слышу - участковый помер... Вот, ду маю, горе великое, сердце ретивое защемило, по догнулись ножки резвые, думаю, ох, не дойду... Вернул меч домой, а сам в каб... в храм, свечи зау покойные ставить да молитвы по душу твою возно сить! А ты, стервец, чтоб тебя черти в аду по-содом ски приняли...
- Митя, где мочалка?
- Не надо мочалку-у-у!!!
Когда я вышел из бани, чистый и про светлённый, все показания дьяка чётко довершали картину преступления и гарантированно достраи вали кусочки мозаики, полностью совпадая с по казаниями пленных бесов. Держать его и дальше в отделении не имело никакого смысла.
Тем более что бесы в порубе слёзно умоляли сот ника Еремеева болтливого гражданина Груздева к ним больше не подсаживать, ибо ноет он без меры, матерится, аж уши полыхают, и склоняет сока мерников принять его вину на себя, в чём покаять ся публично, а уж он потом на всенощной отмо лит...
- Спасибо, что загнали меня в баню, - вернув шись в горницу, искренне поблагодарил я мою смущённую домохозяйку, расставляющую тарел ки на столе.
- Да не за что, касатик... Баня, она от всего ле чит и душу, и тело. Без баньки на Руси никак нель зя...
- Вот тут согласен, - серьёзно подтвердил я. - И даже более того! От лица всего отделения выражаю вам отдельную благодарность за то, что сунули под Митькину руку дьяка Груздева!
- Не выдержал допроса? - понятливо подмиг нула Яга, разрезая свежайший пирог с капустой и грибами.
- Раскололся, как орех Кракатук, при первом же лёгком постукивании по дряблым ягодицам берёзовым веничком.
Бабка хихикнула про себя и положила мне са мый большой кусок, типа заслужил.
Я сел за стол и отвёл душу, поскольку только сейчас ощутил совершенно зверский голод! Да и неудивительно, если вспомнить, сколько времени мы мотались по всем служебным надобностям. Фактически с утра в желудке был лишь лёгкий завтрак, обеда не было вообще, а ужин такой позд ний, что все петухи в Лукошкине уже давно проку карекали отбой и преспокойно спали, сунув голову под крыло. За окошком стояла ночь. Это когда же солнце-то сесть успело? Хотя если моё воскреше ние происходило на фоне тонкого предзакатного золота, то... или...
- Никитушка, да ты ж спишь за столом, - раз будил меня голос бабки. - А ну марш к себе на верх, в постелю тёплую!
- А-а? Да, простите, действительно устал. Но сейчас царь придёт, мы его вызывали.
- Это ты поторопился, соколик, - укоризнен но протянула моя домохозяйка. - Но что сделано, то сделано. Давай-ка я тебе чайку бодрящего налью да и подождём' государя ещё часок. Ужо вдвоём-то небось продержимся...
Я вызвал Еремеева, уточнил у него распорядок дежурств и передал короткие указания на зав трашний день. Кроме Митиных походов и бунта, больше ничего криминального не произошло. Лично меня немного напрягали его разборки с тёткой Матрёной. Просто потому, что рано или поздно всё действительно придёт к серьёзному кон фликту.
Почему эта бодрая торговка квашеной капустой являлась, наверное, единственным классовым врагом нашего сотрудника? Чего они так сцепи лись, ума не приложу... Тем более что сама тётка Матрёна, как я понимаю, была хорошей приятель ницей нашей Яги, а Митя бабку уважает. Как не много высвобожусь от рутинных дел, непременно вызову всех виновников бытового конфликта на капустной почве в отделение и, устроив очную ставку, посажу за стол переговоров.
К тому моменту доклада Фомы, когда он объяс нял, как они пытались утихомирить дьяка, бивше го в набат, у ворот замелькали огни, раздался кон ский топот, и стрельцы впустили на милицейский двор встревоженного царя Гороха. Свиту из шести приближённых бояр, демонстративно одетых в бо евые доспехи, он одним жестом оставил у крыль ца. Молча пожал мне руку, кивнул Еремееву и, тихо пройдя через сени мимо душевно храпящего Митяя, сел за стол у нас в горнице.
- Доброй ночи, бабушка Яга! Не гневайтесь, что седин ваших вопросом о здоровье не уважил. Не до вежливых манер сейчас, что с сестрицей моею?
- Дурында она, - без обиняков объявила бабка и, невзирая на красные щёки царя, продолжи ла: - Из терему своей волей сбежала, плохим людям поверила, они ей головёнку глупую и за дурили.
- Моя вина... Не объяснил, не уберёг, строг был без меры... А ныне где ж она?
- В Кощеевом царстве, на Лысой горе. Да вон пусть тебе, государь-батюшка, всё сыскной воево да разобъяснит. А я от твоей Марьянки заместо «спасиба» тока помелом в затыльник и словила! Чтоб ещё когда энту девчонку спасать полезла -да ни в жизнь! У меня, чай, голова тоже не казённая...
Горох беспомощно оглянулся на меня. Я достал блокнот, раскрыл на нужной странице и примерно в пятнадцать минут чётко расписал ему всю исто рию меча-кладенца и царевны Марьяны. Царь слу шал меня молча, с раскрытым ртом и выпученны ми глазами, из-под короны катились крупные ка пельки пота.
- Ну вот, собственно, и всё. Меч у нас, ваша се стра у Кощея. Пока он не выдвигает требований о выкупе, мы ничего не можем сделать.