С добрым утром

В степи ни звука, ни души;
ужель весь мир притих…
Иду в предутренней тиши
безбрежьем трав степных.

Проезжий шлях, осиротев,
змеей убитой лег
и шепчет ветру нараспев
о горестях дорог.

О том, как много перенес,
как тяжко он избит,
слепой округлостью колес
и тупостью копыт.

Как у равнин, ложбин и скал,
змеясь то здесь, то там,
свои концы он растерял
запутал счет векам…

И, робко жалобы излив,
ответа ветра ждет;
а тот, заносчив и шумлив,
лишь о себе поет.

О том, как тесен белый свет
и как просторна ночь,
о доблести своих побед,
о радости и проч…

Из века в век, до этих пор,
в безлюдии ночном,
ведется этот разговор,
все об одном и том.

Тот — угнетен своей судьбой,
тот — буйством одержим…
И никогда между собой
не сговориться им…

Упрямая… В свои стихи,
как будто невпопад,
я, — кроме прочей чепухи,
вкрапляю правды яд.

Прочтя нехитрый этот стих,
ужель ты не поймешь,
что я посадкой плеч моих
на битый шлях похож.

Весь груз невзгод моей страны,
все тяжести войны,
я на плечах своих пронес
сквозь дни огней и гроз.

А ты… чем одержима ты
в рассвет своей поры?..
Тебе бы песни да цветы,
гулянки да пиры…

Оставь меня, не для того
я выжил от ножа;
уйди в безделье своего
шестого этажа.

А я останусь тут, внизу,
карабкаться и ждать
и будь покойна — донесу
мне врученную кладь.

Уйди и знай, — пройдут года
подобные векам;
как шляху с ветром — никогда,
не сговориться нам…

Февраль 1929 г.

Сентябрь

Последнему из могикан —

Владимиру Ивановичу Никулину