«С французской книжкою в руках…». Статьи об истории литературы и практике перевода

Именно из‐за этого смешения противоположных склонностей потерпели неудачу предприятия всех тех, кто до сей поры пытался насадить во Франции республиканизм. Еще и сегодня они образуют секту малочисленную, которая только и делает, что оскорбляет и оскорбляется, потому что нигде не может найти себе места, а ее так называемое прямодушие, которое на самом деле есть не что иное, как неучтивость, а порой и просто грубость, не может ужиться ни с нашими установлениями, ни с тем, что осталось у нас от наших старинных религиозных, моральных и политических обыкновений.

Отсюда проистекают у всех этих сектантов, кто еще сохранил какую-то энергию, смутная тоска и разочарование, смешанное с гордыней и гневом, а под влиянием этих чувств совершают они тысячу нелепых поступков. Они одеваются не так, как все, они курят до одури, а когда представляется случай, примыкают к бунтовщикам.

Развлечения эти, зачастую вовсе не безобидные, в сущности не что иное, как смешное следование моде. Но, быть может, мы вправе сделать этим юношам, которые до революции 1830 года слыли столь благонравными и столь прилежными и которые внезапно сделались безжалостными насмешниками, неблагодарными гонителями всех предшествующих поколений, упрек более серьезный. Грешить неуважением к собственным отцам – больше, чем неучтивость; впрочем, это выходит за рамки моего очерка.

Во Франции сегодня детям и подросткам дают чересчур много воли. Есть один персонаж, за последние несколько лет, как ни странно, сделавшийся значительной особой и благодаря роли, какую он сыграл, и благодаря слишком поэтическим портретам, какие с него написали. Это парижский мальчишка, гамен. Не имеющий ни прошлого, ни будущего, ни занятий, ни потребностей, но жаждущий новизны и движимый ребяческой дерзостью и жестокостью, гамен проникает повсюду, расталкивая всех, кто ему противится. Вечно глумливый, заносчивый, а порой и опасный, он не боится ни пушек, ни законов, ни родителей, ни самого Господа, даже если в него верит. Гамен в семействе маркизов стоит особняком: это демократический Людовик XIV, Наполеон от демократии, который, в упоении от своей непомерной независимости, восклицает: «Свобода, равенство, республика – это я!» Поэтому сегодня гамену кадят, как прежде кадили Людовику XIV и императору, ведь человеку, кажется, на роду написано бояться того, что его восхищает, равно как и восхищаться тем, что его страшит[335].

В ту пору, когда подростки получали религиозное образование, их заботило прежде всего равенство духовное. В ту пору они вверяли себя божественному правосудию и верили, что, поскольку небеса безграничны, а души, которым отпустили грехи, совершенно вольны, всякий при необходимости найдет себе место в вечности. Сегодня же, когда все надежды связываются исключительно с благами земными; сегодня, когда под солнцем так мало места, а желающих погреться в его лучах так много, все толкаются, ссорятся, оскорбляют и даже убивают друг друга, чтобы отвоевать, защитить и сохранить свою собственность. Одна из характеристических черт нашей эпохи заключается в том, что эти приземленные страсти, которые прежде мучили лишь зрелых мужей, ныне завладевают студентами, учениками коллежей, школьниками, даже гаменом, который, всецело посвятив себя борьбе за земные блага и права, отвергает, вослед всем остальным, благодетельные дары воспитания религиозного, морального и поэтического.

В таком случае стоит ли удивляться, что наше бедное юношество столь беспокойно, угрюмо и так быстро теряет иллюзии? Увы, только что я сурово бранил его, а теперь жалею. Остаться без надежд в двадцать лет! Презирать то, чего желаешь, и одновременно добиваться того же! Не иметь в качестве предела мечтаний ничего лучше, чем должность префекта, звание депутата или портфель министра; для юного сердца, для расцветающей души, которой земля обычно кажется слишком тесной, а небо недостаточно просторным, – как это печально!

Именно это сугубо материальное будущее поселяет в душах наших молодых людей раннее отвращение к жизни, которое для них столь мучительно; поэтому тот, кто знает истинную причину их изъянов, остережется их осуждать. С нашим юношеством следует обходиться как с больным, который из‐за расстроенных нервов то проливает слезы, то предается фантазиям, то приходит в ярость.

Скука и тщеславие – вот источники этого недуга. Скука рождается оттого, что в детстве душа и тело не заняты одновременно; тщеславие разгорается оттого, что мы постоянно заблуждаемся относительно наших способностей.

Открытие школ для малолетних детей, суровый надзор за подростками из неимущих классов, пользующимися вне дома чересчур большой независимостью, и восстановление более суровой дисциплины и более серьезного изучения наук в учебных заведениях всех сортов – вот, по нашему мнению, самые неотложные и самые действенные меры, какие следует принять, чтобы остановить в зародыше тот недуг, который поселяет в юных сердцах скуку, уныние, равнодушие, а следственно, эгоизм и неучтивость.