«С французской книжкою в руках…». Статьи об истории литературы и практике перевода

И далее Кюстин признается, что эта идея, которая его неотступно преследует,

есть не что иное, как равнодушие в сфере политической. Что за дерзость – признаться в этом в век столь нетерпимый, как наш! Но разве я виноват в том, что все прочитанное мною об Испании, все, что я слышал от путешественников, возвратившихся из этой страны, укрепляет меня в мысли, что есть породы людей, которым суждено жить счастливо при тех установлениях, которые привели бы в отчаяние других?

Если поверить людям чистосердечным и осведомленным, испанский народ сегодня, возможно, счастливейший в Европе[338]. Гранды тревожатся; кое-какие представители среднего класса страдают, но преимущественно от мысли, что свет разглядывает их и презирает, хотя это не более чем плод их воображения; зато народ, истинный народ, иными словами, большинство, чувствует себя свободным, гордым и довольным.

Эта прихоть нации, которая находит свое счастье в том, что составило бы наше несчастье, разрушает многие теории и заставляет меня продвинуться очень далеко по пути политического скептицизма. «Это установление хорошо, хорошо и противоположное». Как я ни старайся, именно эта идея будет преследовать меня повсюду. Чувства мои велят мне ее прогнать, потому что она разлучает меня с моим отечеством, где вот уже больше полувека все только и делают, что высказывают непререкаемые суждения насчет искусства управлять, но она покоряет мой разум, и поэтому я разделяю ее совершенно сознательно. <…> Это не значит, что я возвращаюсь из путешествий с желанием насадить у нас установления иностранные; но зато и иностранцам я не желаю навязывать установления, принятые у нас: в отношении пропаганды человеческая точка зрения всегда кажется мне слишком ограниченной; я восхищаюсь только непререкаемой, но молчаливой проповедью Провидения!.. (1, 87–88, 90).

Из приведенного фрагмента видно, что на словах Кюстин всячески отказывается от любых претензий на политическое высказывание. Однако на самом деле его путешествие в Испанию (точно так же, как предыдущее путешествие в Англию и как последующее в Россию) – путешествие идеологическое. Кюстин называл себя «неисправимым путешественником [Tarn 1985: 67], а Бальзак, сообщая ему свои впечатления от книги об Испании, назвал его «путешественником по преимуществу» [Balzac 1960–1969: 3, 426]. Однако в путешествия Кюстина всегда влекла не только жажда новых впечатлений, но и тяга к своего рода политическим экспериментам.