«С французской книжкою в руках…». Статьи об истории литературы и практике перевода

Визит этот, как мы знаем, не состоялся и не мог состояться. Зачем же «Прессе» потребовалось выпускать на свою страницу подобную «утку»? По всей вероятности, все дело тут в позиции «Прессы» по отношению к России в этот период. Эмиль де Жирарден, создатель и главный редактор этой газеты, был человеком гибким. В 1844 году он еще не перестал поддерживать французский кабинет (охлаждение наступило в следующем году [Sirven 1866: 121–132]), но в то же самое время надеялся получить денежные субсидии от России, которая негласно финансировала некоторые французские газеты; посредником при этом выступал Яков Николаевич Толстой, живший в Париже номинально как агент Министерства народного просвещения, а фактически – как агент III Отделения. Жирарден еще в 1842 году сам «для увеличения своего кредита», по выражению Толстого [Тарле 1937: 600], распространял слухи о том, что Россия ему платит, – с тем, чтобы таким образом вынудить российское правительство оправдать эту версию, раз уж она у всех на слуху[179]. Император, впрочем, на шантаж не поддался. Когда в ноябре 1844 года Толстой прислал в Петербург донесение, где расхваливал «Прессу» и Эмиля де Жирардена за проповедование союза с Россией и нападки на Англию и намекал, что тот нуждается в деньгах, император начертал на полях представленного ему донесения: «За ними [перечисленными Толстым газетами] присматривать, но не давать им важности в собственных глазах» [Тарле 1937: 606–607).

В 1844 году и до приезда Николая I в Лондон, и во время его визита на страницах «Прессы» появляются материалы, крайне почтительные по отношению к России. 16 мая 1844 года газета восхваляет «графа Бенкендорфа – одного из генерал-адъютантов императора, председателя Попечительного о тюрьмах общества» и провозглашает, что «человеколюбие, забота, милосердные намерения людей, которые в России возглавляют управление тюрьмами, составляют удивительный контраст с безжалостными доктринами тех, кто во Франции поддерживают догмат о врожденной порочности», а самого императора 9 июня 1844 года описывает, по материалам английской прессы, захлебываясь от восторга:

Император, сколько можно судить, отличается отменным здоровьем. <…> Он был предметом всеобщего восхищения. Природа и фортуна сделали его самодержцем. Его по справедливости называют красивым мужчиной. Он высок ростом, упитан и хорошо сложен. Черты лица правильные, хотя и суровые; усы густые, а взгляд живой.

Да и все остальные материалы о визите императора, частично приведенные выше, выдержаны в исключительно благожелательном тоне[180].

Таким образом, заметка о якобы близящемся приезде Николая I в Париж объяснялась, как можно предположить, стремлением Жирардена сделаться своего рода посредником между теми французскими кругами, которые выступали за мирное франко-русское сотрудничество, и Россией; именно с этой целью он намекает, что никакой непроходимой грани между николаевской Россией и «июльской» Францией нет, что Франция оклеветана «врагами правительства»[181] и что стоит российскому императору ступить на французскую землю, как он сразу проникнется к Франции искренней симпатией. Намекает, впрочем, очень робко: заметка затеряна среди других «Новостей и происшествий» на предпоследней странице, да еще заботливо подстрахована ссылкой на «Гаврский курьер».

***

Но заметкой из «Прессы» история с мнимым приездом Николая I в Париж в 1844 году не исчерпывается. Ту же тему, хотя и с совсем другой интонацией и другим размахом, подхватила другая парижская газета – «Век».

24 июня / 6 июля 1844 года чиновник Министерства иностранных дел Владимир Александрович Муханов (1805–1876) зафиксировал в дневнике еще один французский «пуф», касающийся России:

Французы думают, что Государь посетил инкогнито Париж. В журнале Siècle фельетонист рассказывает, где он был: называет улицы и театры и даже утверждает, что на Итальянском бульваре Его Величество встретился с Кюстином. Наглый клеветник перепугался и, возвратившись домой, поспешил известить о случившемся префекта полиции. Легковерные парижане верят басне и принимают пуфы журналистов за истину! [Муханов 1897: 87].