С грядущим заодно

— Лучшая часть саботирующих вовсе не за белых. Им претит безыдейность, неравенство, зверства, конечно, но они за какой-то свой социализм. Утопизм не утопизм — беспочвенный, бесформенный и… Не хотят, именно не хотят понимать. — Наташа, будто умываясь, терла лицо худыми руками. — Отбиваются, бросают тяжелые слова: «бескультурье», «жестокость», приводят факты, а они, безусловно, есть. Их не может не быть…

— Папа говорил: жестокость рождает жестокость.

— И это верно.

Наташа перебирала бумаги, что-то искала. Удивительное лицо, волосы уже отрастают и вьются — голова античного юноши. Только подбородок острый очень… Она совсем не здорова еще. И поеживается, будто болит что-то, а спросишь — смеется: «Расправляю освобожденное тело».

Наташа нашла нужное и протянула ей через стол:

— Посмотрите, пожалуйста. Леша прислал маме.

Леша? Больно как. И как далеко, — а нет и года… Взяла листки, сшитые суровой ниткой, печать тусклая, буквы расплылись:

«Инструкция для занятий в отрядах партизанской армии в области духовного воспитания солдат.

Чтобы победить капитал и быть свободными, мы должны создать сознательную, убежденную армию…

Все обязаны везде и всюду действовать так, чтобы привлекать к себе население. Этого можно достигнуть только хорошим отношением.

Любовь к людям, сострадание и помощь беззащитным должны проглядывать в каждом действии солдата.

Солдат должен быть врагом всяких пороков и преступлений: воровства, пьянства, мародерства, насилия, разврата и т. д.

Каждый солдат должен быть сознательным, корректным и вежливым.

В нашей армии среди самих начальников и среди солдат развито сквернословие. Наш русский язык настолько богат словами и выражениями, что вполне можно обойтись без тех, которые неприятно действуют на слух и даже оскорбляют человека.

Каждый член семьи бережет свое хозяйство, а мы представляем из себя членов общей народной семьи. Поэтому каждый солдат должен охранять и беречь народное хозяйство…»

Дальше говорилось о скромности и уважении к женщине. Шли правила поведения в бою и на отдыхе, все просто и человечно обоснованные — любовью и долгом. Долгом — как неотъемлемой частью любви к Родине, революции, боевым товарищам.

Все это слышалось ей сказанное Лешиным голосом.

«Во время боя и где бы то ни было солдат обязан помогать товарищу чем возможно, а также удерживать его от злых поступков».

Даже во время боя? Неужели уже «sponte sua, sine lege…»?

«Командный состав должен служить примером и за проступки подвергается наиболее строгому наказанию».

«Инструкция Военно-революционному трибуналу»:

«Военно-революционный трибунал дает отчет и ответственен за свои действия перед Армией партизанского фронта».

И дальше — наказания:

«За невежливое обращение…» «За пьянство — идти пешком 30 километров за конным отрядом…» «За разврат…»

«За клевету — наказание, какое грозило оклеветанному лицу.

За мародерство — от 1 года заключения до смертной казни.

За самосуд — от 3-х лет до смертной казни.

За изнасилование — смертная казнь.

За небрежное отношение к вверенному оружию — до 30 суток гауптвахты.

За распространение ложных слухов и паники — до смертной казни.

За самовольный уход с поста — до смертной казни.

За оставление товарища в бою — смертная казнь…»

Смертная казнь, смертная казнь, смертная казнь…

Обе инструкции подписаны: командир отряда, комиссар…

Потом: «Армейским советом одобрено». Председатель совета… секретарь…

Нет, это еще не «sponte sua, sine lege». И Леша так думает, наверное. Перевернула обратно страницы: «Любовь к людям, сострадание и помощь беззащитным… в каждом действии… удерживать от злых поступков…»

— Твоим «учителям с сухим сердцем» я прочитала бы эти инструкции…

— Как живем-работаем, девчатки? — в толсто подшитых пимах Николай Николаевич вошел неслышно. — С нашей Узловой поздравляю. — Взглянул на Викторию: — Теперь, дочка, скоро. Да вы сидите. Сидите! — Взял от стены стул и сел у стола сбоку. Тяжело положил руки на стол. — Я ж ненадолго.

Батько, батько. Все мышцы на лице сквозь кожу просвечивают. Анна Тарасовна вчера: «Прибежал до дому на яких два часа — так бы поспать, отдохнуть, а — нет! Костылик новый Петруську налаживал. И все рассказуе, рассказуе… Дурный наш батько». А по правде-то гордилась своим «дурным батьком».

В эти напряженные дни, в толчее дел и людей, был жесткий, далекий — и подойти не посмеешь. А сейчас навалился устало на стол, взгляд и голос — будто с хлопцами своими дома. И даже притулиться можно к этому батьке.

— Завтра, Наталка, с учителями разговор? — Усмехнулся, прикрыв один глаз. — Так-так.

Каждый раз старалась понять, какие слова, какие оттенки в этой его присказке. Сейчас это: «Крепись, дочка».

— Владимир Ильич очень ясно сказал: без старых офицеров мы не могли бы создать свою армию. И не можем строить свое государство без знаний. Иначе сказать — без интеллигенции, без специалистов. Кто родину честно любит, рано ли, поздно ли к нам придет. Но без крепкого окружения и крепкой товарищеской помощи толку нам с них будет мало.

Он взял карандаш и обрывок бумаги.