С грядущим заодно

Небо темное, без звезд, наверное к снегу. Хорошо идти вдоль пустой улицы, и пусть скрипит под ногами и разносится далеко. И пусть где-то скрипят другие шаги — не страшно. Фонарей так мало, и витрины черные, и в домах окна еле светятся — коптилки, свечи, лампадки… Зачем уехала мама? Никак не понять. Иногда кажется, что совсем уже ее не люблю… Приснилась такая нежная, грустная. Может быть, жалеет, тоскует? Что она думает? Никогда не могла ее понять, и сейчас даже приблизительно не представить, что у нее на душе. Папа — знаю — думает, тревожится, ждет. Про Ольгу и всю их семью могу все представить. И Станислава Марковича, конечно… Все-таки как можно было не почувствовать человека так долго, человека горячего, верного? А папа меня поручил ему. Значит… Не задумалась тогда… Не только жизнью ведь ему обязана. Он заразил своим жадным интересом ко всему в России, в мире. Научил газеты читать, «расшифровывать». А сколько поэтов, стихов от него узнала… Скорей бы. Скорей бы сказать ему… Какой-то огонек движется. С винтовками — патруль.

— Пропуск, гражданка, предъявите.

— Пожалуйста. — «О, знакомый!» — Как ваша рука, товарищ?

— Сестрица! А я… Темно, и в такой одеже вы… Рука, спасибо, не обижаюсь, пришла в полное действие. Доброго вам здоровья.

— И вам также. — «Лежал недолго — в плечо навылет, и кости целы».

Чуть не два часа проспала у Наташи на диване, а спать отчаянно хочется. Только снов не хочется. Хуже всего ждать и догонять, говорит Станислав Маркович. Дом Свободы сияет окнами. Как они выдерживают, ведь почти не спят уже сколько! Сколько? А может быть, сегодня спят, — Узловая-то наша. Уже прямой опасности нет. Уже начинаются будничные дела.

Ничего не понимаю у Гаевых. Сергей Федорович — и жаль его, и… Вышел в переднюю в кухонном фартуке, с поварежкой, осанка этакая царственная — подумала, что он с ума сошел, — и произнес:

— Вот все, что мне доступно при советской власти! Адвокаты — пережиток! Трибунал в старорежимной адвокатуре не нуждается. Гуманное отношение к людям — сентиментальность! — и ушел.

За маскарадом, театральной приподнятостью, озлоблением — живая человеческая боль. А Наташа будто не слышит.

— Почему вы?.. Нужны ведь позарез образованные люди. И Сергей Федорович хочет… Почему вы?..

Наташа только плечами дернула, а в двери столовой куталась в старенькую душегрейку Раиса Николаевна. Подумалось: и она не видит? Ведь он же образованный, честный, и никакая не «контра».

Лучше идти по мостовой — в темноте еще скатишься по обмерзшим ступенькам.

За обедом, удивительно не к месту, Сергей Федорович заговорил драматическим голосом:

— Всю жизнь рисковал, спасал вот этих, своих, — протянул, вернее, воздел руки к Раисе Николаевне, — и чужих большевиков. Сломал карьеру, бросил Петербург! И вот — итог. Награда. Финал.

Раиса Николаевна и Наташа спокойно ели картошку со свининой, а она не выдержала:

— Да почему вы?.. Вот сейчас Дубков нам говорил, как нужны честные интеллигенты. И вы, конечно, можете…

— Чтоб на старости лет мне «тыкали», помыкали мной? Не привык, простите. Привык, чтоб уважали.

Она растерялась. Ей не нравилось и как-то смущало, когда незнакомые говорили «ты», но при чем тут неуважение? И разве это самое важное?

— Если вы… Если вам… — взглянула на Раису Николаевну и Наташу, замолчала.

— Конечно, Танюша не допустила бы… — Он закашлялся, скорей всего прятал слезы, махнул рукой и ушел, не доев свою картошку.

Как ближе к дому — ноги сами бегут, хотя знаю — некому еще ждать меня. И если б Станислав… позвонил бы, — ведь Ефиму Карповичу сказала, где я…

После обеда в кухне мыли посуду с Наташей.

— Надо все-таки Сергея Федоровича как-то вытащить. Он мог бы публичные, популярные лекции читать… Ведь адвокаты умеют понятно говорить, и умеют разбираться в самых разных вопросах. Ну, по истории например, по литературе… по географии… Красноармейцам, например…

Наташа долго переставляла кастрюли на полке. Потом поежилась, будто от боли:

— Очень образованный человек, и память бездонная, и картотеки по любому вопросу от древних религиозных верований до программ современных политических партий во всем мире, от последних открытий в астрономии до распространения венерических болезней в Древнем Риме. А ни черта не понимает. — Наташа говорила быстро, чтобы скорей кончить о наболевшем, раздражающем. — Уважение вообще с неба не падает, а сейчас его надо завоевывать каждый день поступками, делом. «Привык, чтоб уважали», — слышать не могу, кривлянье какое-то… Идите, лягте — от еды осоловели. Может быть, Татьяна сумела бы, — не знаю. Она его любила сильнее. Ну, идите же поспите.