С. Ю. Витте

Здесь сказалась одна из характерных сторон Николая II. В осведомленных кругах было хорошо известно, что царь решил отставить ненавистного ему премьера. Но со свойственным ему ехидством он решил сделать это так, чтобы ударить Витте как можно больнее. Вот почему он решил осуществить свое намерение именно в тот момент, когда гр<аф> Витте менее всего мог этого ожидать. Действительно. Время шло. Приближался день открытия Думы. Чем ближе подходил этот срок, тем менее допускалась возможность отставки премьера. Сами бюрократы начали было сомневаться в том, что Витте получит отставку. Ведь преемнику его надо дать время подготовиться для встречи нового законодателя. Тем более, что предстоявшая Дума внушала серьезные опасения. Бюрократия ожидала ее не без страха. В придворных кругах циркулировали всевозможные записки на имя царя. В этих записках высказывались тревоги, опасения, давались советы, говорилось о необходимости твердой власти. Но никто из этих «писателей» даже не заикался о возможности ликвидировать Думу прежде, чем она собралась. Шептуны же подчеркивали, что Витте обманул. Он, дескать, конечно, знал, что Манифест 17 октября нельзя взять обратно. Не надо было его подписывать. Все опасались, что в случае роспуска Дума не разойдется, и начнется настоящая революция.

Особенно характерна записка, составленная А. В. Кривошеиным. В этой записке указывалось на необходимость строгого объединения действий правительства для установления определенного курса – твердого и вместе с тем ориентирующегося в создавшемся положении[220].

Наиболее сильное впечатление произвела та часть записки, в которой говорилось о том, что Людовик XVI в самый решительный момент пустил государственный корабль без надлежащего руля, и это привело его к гильотине.

Эта записка по распоряжению царя была отпечатана и послана в совещание Д. М. Сольского, обсуждавшее вопрос об объединении деятельности Совета министров. Место, где говорилось о Людовике XVI, было подчеркнуто карандашом лично государем, и, кроме того, на записке была собственноручная надпись царя о том, чтобы на записку было обращено особое внимание.

При таком настроении – а гр<аф> Витте был отлично об этом осведомлен – ядовитые сомнения у него были перемешаны с розовыми надеждами. В глубине души он лелеял надежду, что слабовольный и напуганный царь не решится пойти на такой серьезный шаг, как отставка кабинета незадолго до открытия Думы, тем более что премьер не видел в среде бюрократии лиц, пригодных на роль премьера. В этом отношении он был, конечно, прав, что видно из того, что преемником Витте был назначен Горемыкин.

В назначении Горемыкина также сказалось ехидство царя. Горемыкин уже тогда был человеком, вышедшим в тираж. Наполовину рамолизован. Отсюда и взялось его прямо анекдотическое безразличие и апатия. Недаром бюрократы называли его «ваше высокобезразличие». Это качество доходило у него до того, что в заседаниях Совета министров он молчал, как будто не принимая никакого участия. Он вставлял слово только тогда, когда ему казалось, что от того или иного действия или мероприятия могут быть нарушены прерогативы монарха. Тогда он просто «не допускал».

Назначил же его государь именно в пику графу Витте: Горемыкин был старым испытанным врагом гр<афа> Витте, выставлявшимся каждый раз царем, когда он хотел особенно уколоть графа Витте. Единоборство двух сановников долгое время сосредоточено было на крестьянском вопросе. Когда в свое время Витте одержал «победу» над Горемыкиным, совещание по крестьянскому вопросу, в коем председательствовал Горемыкин, было упразднено и вопрос был передан в особую вновь образованную комиссию о нуждах сельского хозяйства под председательством Витте. В самый разгар ее работ Горемыкину удалось подковырнуть графа Витте. Виттевское совещание было, в свою очередь, закрыто. Крестьянский вопрос был передан опять Горемыкину. Быть может, Витте снова отвоевал бы крестьян, но он вскоре получил отставку и временно сошел со сцены.

По мере приближения дня открытия Думы уверенность в том, что ему придется открыть Думу, все более возрастала.

Правда, гр<аф> Витте все еще пытался выяснить положение и продолжал запрашивать царя, не находит ли он нужным переменить главу правительства. Но он это делал уже все с большей уверенностью, что царь удержит его. И царь удерживал его.

В «Воспоминаниях» графа Витте освещение обстоятельств отставки его страдает некоторой неполнотой. По «Воспоминаниям» выходит, что после того как он написал царю письмо, – вопрос выяснился, и он к своей отставке был готов.

О том, что Витте написал такое письмо, было известно некоторым министрам. Об этом мне в свое время говорил А. Д. Оболенский, обер-прокурор в кабинете Витте.

В то же время определенно высказывали предположение, что, написав это письмо, Витте, однако, его не посылал.

Во всяком случае, отставка явилась для Витте вполне неожиданной.

Это видно из следующего.