С. Ю. Витте

Кауфман А. Е. Черты из жизни гр<афа> С. Ю. Витте // Исторический вестник. 1915. № 4. С. 229–231.

В. С. Нарышкина-Витте Воспоминания русской девочки Продолжение

Часть вторая. Граф Витте и его внук

VI. Война

Биарриц, август 1914 г.

В той самой комнате, где два года назад дедушка пытался отругать внука, граф Витте сидел теперь в глубоком отчаянии.

Была объявлена война, и в разных частях Европы, дотоле мирной и процветающей, уже гремели пушки и лилась кровь. До последнего момента он, обычно столь проницательный, не мог поверить в то, что война случится, ведь, по его мнению, даже небольшой конфликт развяжет мировую бойню, а это приведет Европу к гибели, сокрушит троны и династии.

Почему он не умер раньше, чтобы не быть свидетелем этого огромного и ужасного события, которое до основания потрясет его родину и всю Европу? Это принесет гибель не только старому миру, но и цивилизации. Когда распад начался, ослепленное, надменное и жадное человечество ничего не предприняло, чтобы его остановить, хотя время еще было. Он вновь видел дорогу между Люшоном и Биаррицем, по которой шли поезда, увозившие солдат к линии огня. Он не мог вынести этого зрелища: молодые, крепкие мужчины, которые через несколько дней станут пушечным мясом, а за ними последуют другие, тысячи других, и их так же принесут в жертву. Когда он видел фронтовика, его мысли уносились к русскому солдату, который точно так же сейчас отправлялся навстречу смерти. Россия тоже ринулась на могучего врага, а впереди ее ждала другая, еще более жестокая, братоубийственная война. И по его исхудавшим щекам текли слезы. Он, ярый приверженец идеи мира, которой было пронизано все правление столь чтимого им императора Александра III, прозванного «миротворцем»; он, веривший, что христианская жизнь может достичь своего истинного расцвета лишь через следование первой заповеди Христа: ни одному человеку не дозволено лишать жизни своего ближнего, это божественное право принадлежит одному Богу, – он дожил до объявления войны, до этого, как он провидел, необратимого и фатального для всего человечества шага. Он должен был еще до полудня покинуть этот уголок Страны басков и оставить своих близких. Он должен был ехать туда, куда его призывали долг и сердце, – в Россию.

У него оставалось совсем немного времени. Нужно было привести в порядок документы, которые он здесь оставлял. В простых тетрадях в обложках из черной ткани, сложенных теперь в кабинете, он, находясь на отдыхе, описал специально для внука свои жизненные принципы и мотивы своих поступков по отношению к стране и государю.

Пытаясь превозмочь состояние подавленности и депрессии, он встал и открыл ящик стола.

Он долго разбирал свои мемуары. Внезапно его взгляд упал на отрывок, написанный в 1897 году, где излагалась его пламенная мечта о братстве народов. Несмотря на нынешнее горе, он был поражен теми идеями, которые высказывал в ту далекую эпоху, когда будущее еще представлялось светлым и сияющим. В эту минуту вошла его жена с Лёвой:

– Подойди сюда, мой мальчик.

Он нежно поцеловал мальчугана с большими черными глазами. Потом, обращаясь к своей грустной подруге, сказал:

– Послушай, не правда ли, есть что-то пророческое в той беседе, которая у меня состоялась с германским императором во время его визита в Петербург в июле 1897 года?

И неуверенным, немного дрожащим голосом принялся читать по-русски:

«Что касается вообще общеполитического положения, то я держусь такого убеждения, что экономические отношения находятся в неразрывной связи с политическими. В конце концов, хорошие политические отношения к известным странам не могут существовать без хороших экономических отношений и обратно; что Европа в среде других стран представляет собой дряхлеющую старуху и что если так будет продолжаться, то через несколько столетий Европа будет совершенно ослаблена и потеряет первенствующее значение в мировом концерте, а заморские страны будут приобретать все большую и большую силу, и через несколько столетий жители нашей земной планеты будут рассуждать о величии Европы так, как мы теперь рассуждаем о величии Римской империи, о величии Греции, о величии некоторых малоазиатских стран и о величии Карфагена; недалеко то время, когда к Европе будут относиться только с почтением, в такой мере, в какой вообще благовоспитанные лица относятся к бывшим красавицам, уже одряхлевшим и еле двигающим ногами.

Его величество этот взгляд очень удивил, и он мне поставил вопрос:

– Что же, по вашему мнению, нужно делать для того, чтобы этого избегнуть?