С. Ю. Витте

– Вообразите себе, ваше величество, что вся Европа представляет собой одну империю; что Европа не тратит массу денег, средств, крови и труда на соперничество различных стран между собою, не содержит миллионы войск для войн этих стран между собою и что Европа не представляет собою того военного лагеря, каким она ныне в действительности является, так как каждая страна боится своего соседа; конечно, тогда Европа была бы и гораздо богаче, и гораздо сильнее, и гораздо культурнее; она действительно явилась бы хозяином всего мира, а не соревнований и междоусобных войн. Для того чтобы этого достигнуть, нужно прежде всего стремиться, чтобы установить прочные союзные отношения между Россией, Германией и Францией. Раз эти страны будут находиться между собою в твердом, непоколебимом союзе, то, несомненно, все остальные страны континента Европы к этому центральному союзу примкнут, и таким образом образуется общий континентальный союз, который освободит Европу от тех тягостей, которые она сама на себя наложила для взаимного соперничества. Тогда Европа сделается великой, снова расцветет, и ее доминирующее положение над всем миром будет сильным и установится на долгие времена. Иначе Европа и вообще отдельные страны, ее составляющие, находятся под риском больших невзгод».

Витте на секунду остановился, а затем продолжил читать:

«Это было в 1897 году; прошло менее 15 лет, в это время уже появилась на свет Божий великая Японская империя, произошла война между Англией и бурами, результатом которой создалось особое государство в Африке, входящее в сферу Английской империи. В значительной степени усилились некоторые южноамериканские республики, – вообще заморские страны приобретают всё большую и большую силу, как политическую, так и военную и экономическую»[250].

Почему он не умер, написав эти строки, которые теперь плясали у него перед глазами огненными буквами? Он с тревогой смотрел на своего внука, о будущем которого строил такие прекрасные мечты; он с горечью был готов благодарить Небо за то, что Леве было всего девять лет. Его сердце сжималось при мысли о родителях, которые должны были отправить своих сыновей на большую бойню.

Ребенок молчал, он не понимал пока того страшного, что происходило в мире, пока солнце в Биаррице светило, как обычно. Но печаль дедушки его беспокоила. Он никогда не видел его таким мрачным. Вдруг раздался автомобильный гудок, и в открытом окне показался въезжавший в аллею роллс-ройс. Витте почувствовал, что перед ним разверзлась бездна; не выдержав, он вышел из комнаты, чтобы сдержать чувства. Немного позже он вернулся.

Он взял мальчика на колени и долго смотрел на него, как будто хотел навсегда запечатлеть в памяти любимые черты. Потом прижал его к сердцу, которое едва билось.

– Мне пора, – сказал он.

Он еще раз сжал его в объятиях, благословил родных и поспешно вышел, не оглядываясь.

Еще раз раздался клаксон, и молнией промелькнул серый автомобиль.

VII. В Петрограде

15 октября 1914 г.

В доме на Каменноостровском происходило заседание Комитета финансов под председательством Витте. Он выглядел усталым и осунувшимся. Дом казался ему холодным и неуютным. Те, кого он любил, кто освещал его полную трудов и разочарований жизнь, – его жена и внук – были далеко. Каждый раз, когда он получал письмо и узнавал почерк жены или круглые буквы Лёвы, у него сжималось сердце. Когда он вновь увидит их? Да и увидит ли вообще?

В силу возраста он уже не мог сражаться за свою страну. Ему оставалось в бездеятельности ждать окончания большой бойни. Его сердце миротворца было разбито. Он, некогда мечтавший о благополучии России, видел теперь, как на нее яростными полчищами надвигались гибельные опасности. Будущее виделось ему таким мрачным! Единственную надежду он возлагал на Божье милосердие. Каждое утро во время своей обычной прогулки он заходил в часовню Спасителя и ставил свечку перед чудотворной иконой.

Государственный долг, долг перед Россией заставлял его вернуться к реальности. С присущей ему резкостью и краткостью он принялся обсуждать сложные проблемы, из-за которых собрались министры.

Сидевшим за столом важным сановникам империи он казался бесстрастным и невозмутимым: лишь он один знал, как истерзана его душа. Посреди дебатов, в которые он пустился со свойственной ему проницательностью и инстинктивным чувством блага родины, ему подали депешу. Наш посланник в Стокгольме сообщал, что его жена и внук отбыли в Петроград.

Получив это неожиданное известие, обычно столь твердый Витте не смог сдержать своих эмоций. Его глаза наполнились слезами. Прерывающимся голосом он сказал:

– Извините меня, я узнал, что приезжают моя жена с Лёвой.

И набожно перекрестился.

Господь услышал его отчаянную мольбу. И вдруг он вспомнил, что в тот день, когда он чувствовал себя таким усталым и одиноким, – 4 сентября – он не сдержался и написал жене: