Она ничего не сказала, только сжала спинку стула, и лицо ее стало белым, как мел. Так распорядилась судьба. Она осталась одна, одна с человеком, которого так глубоко почитала, так сильно любила. Ей показалось, что сквозь занавеси проникает немного света, и она подошла к окну, чтобы плотно его завесить. Улица была пустынна, редкие сани, как когда-то, казались темными запятыми на снегу. Плохонький деревянный дом напротив, выкрашенный коричневой краской, был весело освещен. Печальная женщина невольно вспомнила о такой же февральской ночи десять лет назад, когда рождение внука смягчило все горести ее мужа, осветив эту самую комнату, в которой он теперь умирал. Как лунатик, она вернулась и села у постели мужа, чья душа была уже высоко, и, сжав его похудевшие пальцы, стала с тревогой глядеть на него. Текли часы. Внезапно рука умирающего дрогнула, а потом расслабилась в руке жены. Друг, которому она посвятила жизнь, отошел тихо, украдкой. Его душа отлетела в светлые чертоги, где человек перестает страдать.
За кулисами старого режима
Вскоре после начала войны я заехал к нему. Он очень много говорил о войне и почти пророчески определял последствия этой «глупейшей для России войны».
Менее всего, по мнению Витте, России следовало вмешиваться в эту войну.
– Эта война, давно назревавшая между Англией и Германией из-за интересов на мировых рынках, благодаря искусной дипломатии англичан и идиотизму наших дипломатов, получила неестественное направление.
– Я предупреждал об этом, но меня не хотели слушать. В конце концов, Россия явилась застрельщицей в этой войне. А когда Англия, которой эта война и была нужна, вмешалась в войну, то Россия ее за это благодарила. Такого дурака Россия еще никогда не валяла.
Говоря о последствиях войны, Витте отметил, что она затянется, что никто из этой войны не выйдет победителем, что видимый победитель не будет знать, как разделаться с последствиями своей победы, и что, в конце концов, эта война будет стоить всем строям Европы головы. Война эта, по мнению гр<афа> Витте, будет провиденциальной. Она должна привести к коренному изменению общей системы начатия войн.
Нынешняя система ужасна тем, что ее затевают в кабинетах дипломаты, сами ничем не рискующие, а проливают кровь по большей части люди, не одушевленные идеей, за которую воюют, или просто чуждые ей. И особенно резко это сказывается в России.
Во время войны гр<аф> Витте пытался обратить на себя внимание. С этой целью он написал письмо следующего содержания вел<икому> кн<язю> Константину Константиновичу:
Ваше императорское высочество.
Живя в кровавой и воспаленной атмосфере совершающейся великой бойни культурных народов, люди страдают не только тем, что творится, но и тем, что им приходит на ум. Вот и меня не оставляет мучительная мысль: не проливает ли Россия потоки крови и не бросает ли свое достояние в пламя войны и ее последствий преимущественно для блага коварного Альбиона, еще так недавно направившего на нас Японию! Не ведет ли Англия нас на поводу и не приведет ли в такое положение, которое затем потребует от нашего потомства массы жертв, чтобы избавиться от нового друга?
Ведь история ее отношений к Испании и Франции до уничтожения их конкуренции на морях служит некоторой иллюстрацией ее отношения к современной Германии, с которой английские деятели поклялись вести войну, по выражению одного русского дипломата, «до последней капли русской крови». Эти мучительные вопросы меня тревожат. Я думал, на чей авторитетный анализ их представить. У меня блеснула мысль представить их на благо-воззрение вашего высочества. Но зная, в каком великом горе вы находитесь[251], я обратился за советом к Р. Ю. Минкельде. Он мне сообщил, что ныне представиться невозможно, но что ваше высочество просите письменно изложить мою мысль. Мотивировать мои мысли письменно потребовало бы много времени, – но суть моих сомнений представлена выше.
До сих пор в моей памяти сохраняется мое последнее свидание с графом Витте. Недели за две до его смерти я позвонил к нему на квартиру с просьбой узнать, могу ли я заехать. К телефону подошла его супруга и сказала, что он принять не может, так как очень плохо себя чувствует. А на другой день он сам вызвал меня по телефону, сказал, что чувствует себя лучше, и просил заехать.
До того я не видел его около двух месяцев. Я не узнал его; он страшно исхудал, глаза ввалились и были мертвые, как стеклянные. Видно было, что его преследуют мрачные предчувствия.
– Скажите, как вы меня находите? – спросил он, глядя на меня в упор.