С. Ю. Витте

Вот вам еще пример. Давно я проводил идею об упразднении телесного наказания, но безуспешно. Вы знаете, что большинство наших государственных людей нули или п<одле>цы. На них можно действовать только нахрапом, чтобы не встретить гнусных подвохов, оппозиции и т. д. Для государя же нужен случай. Я воспользовался рождением наследника и предложил государю исполнить наконец вышесказанное. Он согласился и приказал заготовить проект указа. Это было исполнено. На полях государь написал: «Телесное наказание отменяется, кроме случаев неповиновения начальству и бунтов». Понимаете вы?! Ведь это был бы позор… Я ведь тоже должен оберегать его престиж и поехал с ним объясняться – с трудом и неприятностями мне удалось заменить эту резолюцию. Вскоре после этого как-то говорил за завтраком, что в датском парламенте проект закона о телесном наказании – по нашему мнению – хулиганов. Государь заметил, «что в свободной стране и у меня телесного наказания больше нет». Это очень характерно: похвастал при других тем, что с таким трудом и такой борьбой мне удалось провести; и сказал он это, чтобы хвастнуть и пустить шпильку императрице Марии Федоровне. Но это ведь не значит, что через час в своем кабинете он не сказал Трепову, напр<имер>, при докладе о каких-либо уличных беспорядках: «Отчего вы не выдрали их тут же?» Вот его характер.

С большим трудом я провел указ о веротерпимости. Он дал согласие. Сделал, пошел! Ведь понятно, что эта реформа немалая, почти такая же, как освобождение крестьян. Знаете, как эта реформа была проведена – без всякой торжественности, даже без манифеста. А почему это? Чтобы по возможности умалить значение этого акта, оставить его в тени, не придавать ему значения, чтобы потом делать купюры. Он продержал поданный мной список членов комиссии по проведению этой реформы 1 ¹/₂ месяца. Я предложил ряд кандидатов из числа тех лиц, которые интересуются этим вопросом и сочувствуют ему. Между прочим, я предложил в председатели Куломзина, Тернера… Государь не назначил ни одного моего кандидата, а подобрал графа А. П. Игнатьева и ему подобных, – Игнатьева, который известен своей слепой принадлежностью православию и видит в этом акте падение России. <…> Вы понимаете, что станет скоро с этим законом?!. В одном заграничном юмористическом журнале государь изображен стоящим за столом, в одной руке карандаш и в другой – резинка. Вот все наше горе. Не предвижу ничего хорошего.

Несомненно, что приведенные слова С. Ю. рисовали все в слишком густых красках и, к сожалению, в то время в нем много говорили личные обиды. Вскоре после своего назначения представителем России на мирной конференции он так страстно не говорил бы.

В параллель с рассказом С. Ю. Витте о посылке на Восток эскадры Рождественского я приведу один небезынтересный эпизод.

Осенью 1904 г. я был вызван на консультацию с лейб-хирургом Гиршем в Петергоф к вел<икой> кн<ягине> Ксении Александровне. По окончании осмотра больной и обсуждении вопроса о болезни вел<икой> княгини Г. И. Гирш, всегда очень хладнокровный и индифферентный, стал очень горячо говорить мне о волновавшем всех вопросе: будет ли отправлена эскадра на Восток или нет? Видимо, вопрос этот очень волновал придворные круги и горячо дебатировался при дворе, в мире военных и моряков.

Существовали два течения: одни стояли за посылку эскадры; вторые, утверждая, что суда и артиллерия никуда не годятся для серьезного боя, доказывали невозможность и опасность посылки такой эскадры в Тихий океан против отлично оборудованного и вооруженного японского флота. Точно сказать, кто, собственно, убедил государя в том, что эскадра в отличной боевой готовности, я сказать не берусь, надо думать, что за этим стояло Морское министерство и генерал-адмирал вел<икий> кн<язь> Алексей Александрович, который тогда уже сильно опустился и больше интересовался своей француженкой, чем флотом. Против посылки эскадры, главным образом, был вел<икий> кн<язь> Александр Михайлович и большинство моряков. Сильно противился этой авантюре и тогдашний флаг-капитан, честнейший и прямой человек – адмирал Н. Н. Ломен. С последним я был в дружеских отношениях, но, сколько помнится, он избегал по возможности разговаривать со мной на эту очень волновавшую его тему, хотя и говорил в общих словах о своих больших опасениях и всяких возможностях, если партия Морского министерства возьмет верх. Государь по обычаю колебался и, в сущности, таил свое мнение в себе. Лишь Г. И. Гирш видимо поддался убеждениям противников Морского министерства, и я первый раз видел его возмущающимся. Во всяком случае, было ясно, что при дворе идет очень ожесточенная борьба двух партий.

Вел<икого> кн<язя> Александра Михайловича дома не было – он был на смотре судов с государем, и великая княгиня просила нас подождать его возвращения.