На удивление, при всей той государственной разрухе и падении воинской дисциплины — в полки приезжали солдатские делегаты из высших войсковых соединений, звавшие казаков продолжать войну до победного конца. Это была подготовка к одной очень неприятной экспедиции...
Стоять биваком в палатках, в сосновом лесу на песчаной почве — было приятно. Рядом проходит шоссе на Двинск. По ней тянутся скучные войсковые обозы. Без дела казаки скучают. Вдруг слышится хор трубачей. Идет, видимо, кавалерийская часть, так как хор играет «не в ногу». Из лесу, из поворота дороги, действительно показалась конница. Впереди старшие офицеры, за ними хор трубачей на одномастных лошадях, а дальше — конная колонна строем «по три». Наши казаки, из леса, быстро подошли к шоссе, рассматривая славную русскую регулярную конницу.
Офицеры на отличных лошадях, в хорошей посадке, но будто скучные. За ними идут драгуны. Революционная расхлябанность коснулась и их. Драгуны сидят в седлах небрежно. Распущенные поводья. Пики, которые драгун будто «тяготят», небрежно брошены за спину на бушлаты. Так же небрежно брошены за спину и эскадронные цветные значки, которые должны держаться «в руке» и строго перпендикулярно. Небрежно брошены и фуражки на головы. И офицеры-кавалеристы, и драгуны — как-то безучастно смотрят на казаков, как и наши казаки так же безучастно смотрят на проходящие эскадроны. Что думает каждая сторона, я не мог изучить в те долгие минуты, а может быть, и целый час времени, когда прошли мимо казачьего бивака три полка русской кавалерии.
Разочарованные, некоторые казаки повернулись и пошли к биваку, как из того же поворота дороги из леса — вдруг молча показалась новая голова конной колонны. Что бросилось в глаза сразу же — резкая разница в движении лошадей и в посадке седоков. Смелый шаг лошадей, просящих повода. Седоки — прямая посадка в седле, упор на повод. Фуражки чуть набекрень и с левой стороны вихрастые чубы. Лица всадников молодые, с острым взглядом, смуглые. Красный лампас на шароварах резанул всем нам глаз.
— Д о н ц ы - ы! — пронеслось по шпалере наших казаков, стоявших на песчаных возвышенностях у шоссе, и, словно электрическим током, пронизало всех то родное и так близкое каждому казачьему сердцу: «идут свои казаки!» и «Ур-ра!. Ур-ра-а!» — заревели наши казаки, схватили с голов свои папахи и вороньими крыльями замахали ими в воздухе. Некоторые, от восторга, бросали их вверх. Донцы не остались в долгу и, без команд, ответное «Ур-ра!» и махание фуражками, и взволнованность лошадей под седоками — были приятным ответом нам, кубанцам.
С песчаной дюны у шоссе — так приятно забилось сердце, видя эту трогательную картину братского приветствия между кровными Казачьими войсками и так еще сохранившийся воинский вид донского казачьего полка.
Военный министр генерал Сухомлинов, в своем большом труде уже за границей, писал, что «придание к кавалерийским дивизиям по одному казачьему полку имелось целью — привить кавалерийским полкам казачье молодечество, а казачьему полку дать больше «регулярности». Это и шел один из донских полков, приданный «четвертым» к драгунской дивизии.
Под Двинском наша 5-я Кавказская казачья дивизия была влита в 1 -й кавалерийский корпус, которым командовал генерал, князь Долгоруков*. В него входили до нас: кавалерийская дивизия (номер не помню) и 1-я Донская казачья дивизия. Последней командовал генерал Греков, бывший командир сотни юнкеров Николаевского кавалерийского училища в мирное время, по прозванию юнкеров — «шакал».
Итого, в этот корпус входило 9 казачьих полков и три кавалерийских. Нашу дивизию перебросили в Двинск, где будет получено какое-то оперативное задание. Там, на площади, наш полк выстроился против какого-то кавалерийского полка на рыжих лошадях. Драгуны, держа лошадей в поводу, ждут своих офицеров. Медленной рысью подошел командир одного из эскадронов. Ему вахмистр скомандовал «Смирно»!
— Здрасьте, господа! — вдруг слышим мы его приветствие.
— Здрасьте... господин ротмистр! — слышим в ответ и... невольно переглянулись мы, командиры сотен, между собой, слыша подобное воинское приветствие в строю и... славной русской конницы. Мы несказанно удивились.
Что-то мокрое, слизистое, брякнуло в наши души и в души наших казаков. У нас до сих пор все офицеры здороваются в строю «по-старому»: «Здорово, молодцы!» или «Здорово, 2-я сотня!», «Здорово, братцы!» и казаки, также «по-старому», дружно и весело отвечают: «Здравия желаем, господин подъесаул!» или произносят тот чин, который с ними здоровается.
«Строй есть святое место», говорит наш воинский устав, и в строю и для строя — не должно быть никаких «штатских манер». Наши казаки отлично это понимали и не вводили никаких новшеств. У драгун же, оказалось, иное. Потом мы спросили их офицеров, — «почему это»? И получили ответ: «Так постановил полковой комитет».