Читаем С креста не сходят - с него снимают (Избранное) полностью

С Вашими книгами, нашими МИГами,


Осатаневшую, глупую, пьяную,


Только на вечность сменяю отчаянно.


Я не случайно кричу эту муку,


Федор Михайлович,


дайте мне руку…



ОПТИНСКАЯ ОСЕНЬ


И этот лес, и эти сосны


В кедровую оделись осень.


Смотрю в березовую просинь


Глазами раненого лося.


В страну печально-отрешённую,


В росу туманную болотную,


Смотрю на эту жизнь колодную


Глазами загнанного волка.


И безтолку липучий страх


Стучится в сердце, завывая.


Монах я или не монах, —


Я эту жизнь не променяю.


Теряя груз, взлетаю в осень,


В осиновую грусть похмелья,


С глазами раненого лося


Лечу в осеннее веселье.



У ИСТОЧНИКА СЕРАФИМА


У источника Серафима


Не отпускает — Россия…


Пью воду холодно-сизую,


Не воду я пью — Отчизну!..


Глазами, слепыми от горя,


Захлёбываясь от боли,


Справляю святую тризну.


Не воду я пью — Отчизну!..


Распятую с края до края,


Люблю, а не проклинаю.


У краешка вечной жизни


Не воду я пью — Отчизну!


Апостасия… Россия


Укрылась святыми ризами…


Здесь вечность пугает визою


В Серафимовскую Отчизну!!!



* * *


Россия моя, Россия!


В тебя, себя забывая,


Влюблен от края до края.


Россия моя, Россия,


Беглянка моя золотая!



КРЕСТИТЕЛЮ ГОСПОДНЮ ИОАННУ


Я так спешу на эту встречу


с святым Предтечей


И жизнь топлю свечой безпечной —


я покалечен,


А он — святой! Он человек!


Он человечен!


И падает, как снег,


мой век


ему на плечи…


За покаянием стою,


как пес за мясом,


И жадно вою и скулю


душонкой грязной,


И белый, белый, как стихарь,


молю и плачу,


И почерневший, как сухарь,


вздыхаю клячей.


Спешу туда, где льется Кровь


любви и боли,


Где всё простившая Любовь


на раны — солью.


Где время нет, где суета


не знает места,


Где на века, где навсегда


Сам Бог наместник.


Я убегу,


я улечу,


я улетаю.


Я так хочу, мне по плечу! —


Я знаю, знаю!


Паду снопом к святым стопам,


моля Предтечу…


Я знаю, знаю, Бог простит —


Он Человек!


Он че-ло-ве-чен!



РОДИНЕ


Вся Россия серая — непогодь,


Снегом забинтован только Урал.


Прости меня, дружище, что променял


Я тебя на жизнь свою без дорог.


Я тебя по запаху узнаю,


Если ночь и боль в душе, и не сплю,


Если вдруг запахло смородиной,


Значит, за окном уже Родина.


Прости, что сбежал и ушел в монахи,


Как Емельян Пугачев — на плаху.


Прости, что реву и не сплю ночами.


Случайно, не от тебя это мне на прощание?


Я теперь греюсь на солнышке в Греции,


Здесь очень странные люди и специи,


Море и лодки, и все очень странно;


Странно, что рана болит непрестанно.


**************


**************


**************


**************


И у кончины последнего века


Жду человека, ищу человека.


Знаю, он будет металло-коралловым,


Будет с Урала он, знаю, с Урала!


Вырвет Россию из пропасти адовой


Парень с Урала, врагом неразгаданный…


Кланяюсь в ноги тебе, моя Родина,


Кланяюсь вербам и гроздьям смородины,


Падаю в ноги горам и озерам,


Кланяюсь рекам, ручьям, фантазёрам,


И, замирая душою острожною,


Кланяюсь небу за эту восторженность!



РУСЬ


Русь моя — грусть моя,


песня седая,


Ты и убитая будешь


Святая!


Ты и распятая,


все же красавица.


Даже в обугленной


что-то останется,


Даже в расстрелянной


что-то шевелится,


Даже в утопленной


кто-то надеется,


Даже в оглушенной


что-то виднеется,


Даже в опущенной


кто-то поднимется…


Русь моя — грусть моя —


кровью отмоется,


Болью откупится,


верой отмолится.


Только не русскому


Русь моя — тайная.


Русь моя — грусть моя —


песня прощальная.



ДУША МОЯ


Душа моя, — ты русская изба,


Где теплится лампадка у иконы,


Где по ночам лишь скрипы, охи, стоны…


Душа моя, — ты русская изба…


Душа моя, — ты русская судьба,


Полжизни хлопотала у стакана,


Пропила все, проела, проиграла.


Душа моя, — ты русская судьба…


Душа моя, — ты русская мечта,


Когда одни лохмотья от надежды,


Ты вдруг взлетаешь королевой снежной,


Воркуя на плече голубкой нежной.


Душа моя, — ты русская мечта…


Душа моя, — ты русская ладья,


Плывешь, когда вокруг все струги потонули


И други-бражники на весельках уснули —


Так забрало, что до смерти кутнули…


Душа моя, — ты русская ладья…


Душа моя, — ты русская душа,


Куда ни кинь — в костер, под лёд, на плаху, —


Прёшь напролом вперёд, не зная страха,


И плачешь над собой, порвав рубаху.


Душа моя, — ты русская душа…



* * *


Когда звучит команда: «К бою!» —


Вся рота — как один солдат,


И только ангелы конвоем


Кого-то ждут у Царских врат.


Когда звучит команда: «К бою!» —


Забыты страх и пыль обид,


И боль молитв прощальным строем


Куда-то в небо улетит…


Когда звучит команда: «К бою!»…



АФГАНСКИЙ СЛЕД


К 20-ЛЕТИЮ ВЫВОДА ВОЙСК

о. Филиппу

Они ушли и не вернулись —


их больше нет.


Они оставили России


Афганский след.


Чужими ночами в душных палатках


Рвали зубами конверты с Союза,


Сердце стучало консервною банкой


Азбуку Морзе любви перепуганной.


Юноши, мальчики — дети России


Пыль сапогами чужую месили


И улыбались, слёзы роняя,


Любимых теряя, друзей отпевая.


В танках горели, в вертушках потели,


Серые камни стлали постелью,


Грозной ватагою дрались в ущельях,


Русские песни слагали и пели.


Дети России — всё пересилили.


Не победили их, их просто «вывели»,


И навсегда с тех продажных лет


На теле России — Афганский след.



НА ВОЙНЕ ВЫБИРАЮТ СМЕРТЬ


Матери героя — мученика

Любови Васильевне Родионовой

На войне выбирают не плен —


смерть,


Перейти на страницу:

Похожие книги

Полет Жирафа
Полет Жирафа

Феликс Кривин — давно признанный мастер сатирической миниатюры. Настолько признанный, что в современной «Антологии Сатиры и Юмора России XX века» ему отведён 18-й том (Москва, 2005). Почему не первый (или хотя бы третий!) — проблема хронологии. (Не подумайте невзначай, что помешала злосчастная пятая графа в анкете!).Наш человек пробился даже в Москве. Даже при том, что сатириков не любят повсеместно. Даже таких гуманных, как наш. Даже на расстоянии. А живёт он от Москвы далековато — в Израиле, но издавать свои книги предпочитает на исторической родине — в Ужгороде, где у него репутация сатирика № 1.На берегу Ужа (речка) он произрастал как юморист, оттачивая своё мастерство, позаимствованное у древнего Эзопа-баснописца. Отсюда по редакциям журналов и газет бывшего Советского Союза пулял свои сатиры — короткие и ещё короче, в стихах и прозе, юморные и саркастические, слегка грустные и смешные до слёз — но всегда мудрые и поучительные. Здесь к нему пришла заслуженная слава и всесоюзная популярность. И не только! Его читали на польском, словацком, хорватском, венгерском, немецком, английском, болгарском, финском, эстонском, латышском, армянском, испанском, чешском языках. А ещё на иврите, хинди, пенджаби, на тамильском и даже на экзотическом эсперанто! И это тот случай, когда славы было так много, что она, словно дрожжевое тесто, покинула пределы кабинета автора по улице Льва Толстого и заполонила собою весь Ужгород, наградив его репутацией одного из форпостов юмора.

Феликс Давидович Кривин

Поэзия / Проза / Юмор / Юмористическая проза / Современная проза
Поэты 1880–1890-х годов
Поэты 1880–1890-х годов

Настоящий сборник объединяет ряд малоизученных поэтических имен конца XIX века. В их числе: А. Голенищев-Кутузов, С. Андреевский, Д. Цертелев, К. Льдов, М. Лохвицкая, Н. Минский, Д. Шестаков, А. Коринфский, П. Бутурлин, А. Будищев и др. Их произведения не собирались воедино и не входили в отдельные книги Большой серии. Между тем без творчества этих писателей невозможно представить один из наиболее сложных периодов в истории русской поэзии.Вступительная статья к сборнику и биографические справки, предпосланные подборкам произведений каждого поэта, дают широкое представление о литературных течениях последней трети XIX века и о разнообразных литературных судьбах русских поэтов того времени.

Александр Митрофанович Федоров , Аполлон Аполлонович Коринфский , Даниил Максимович Ратгауз , Дмитрий Николаевич Цертелев , Поликсена Соловьева

Поэзия / Стихи и поэзия