С любовью, Босс

– Приглашайте. – Кивает Карл. Он замирает на мгновение, и мной овладевает такое чувство, будто он вот-вот скажет что-то важное. Но вместо этого босс достает из кармана магнитную карту и протягивает мне. – Это ключ от моего номера. Езжайте, соберите рубашки и отнесите в прачечную.

Я беру ключ-карту.

– Хорошо.

Он все еще может добавить «пожалуйста», но этого, конечно, не происходит.

– На совещании ваша помощь не понадобится, так что приступайте. – Холодно бросает начальник и удаляется в свой кабинет.

Я поднимаю глаза, едва щелкает замок на его двери. Хвала стеклянным стенам: у меня остается возможность метать взгляды-молнии в его спину.

Карл снимает пиджак и вешает на спинку кресла. Ослабив узел на галстуке, и закатав рукава, он склоняется над бумагами, разложенными мной в аккуратные стопочки. Задумчиво снова хаотично раскладывает их на столе, перебирает, сверяя цифры, делая пометки.

«И зачем просил меня прибрать, если тут же все раскидал обратно?» – недоумеваю я.

И словно почувствовав на себе мой взгляд, босс поворачивает голову в мою сторону. Пойманная за подглядыванием, я резко отворачиваюсь и бросаюсь к телефону – вызываю к нему директора по маркетингу. По спине бегут мурашки.

А когда снова отваживаюсь взглянуть на Карла, вижу, как он принимает свои витамины и возвращается к бумагам.

«Лучше бы начал принимать снотворное, – думаю я, – выглядит не выспавшимся, напряженным и бледным. Или скандинавы в принципе все такие? Светлокожие, светлоглазые, холодные. Не знаю. Этот точно похож на айсберг».

И все же, так хочется узнать о нем больше…

Глава 20

Карл

Сиюминутный порыв.

Не знаю, зачем я велел ей отправиться к себе в номер и собрать вещи для прачечной – грязной одежды она там точно не найдет, ведь со стиркой или химчисткой я привык справляться сам.

Просто… Черт подери! Просто мне нужно было, чтобы она убралась отсюда подальше!

В последние дни я все чаще думаю о ней. Намного чаще, чем считалось бы нормальным.

Пока Хмельницкой не было, жить было проще. Пока я совсем ничего не знал о ней, гораздо легче было держать между нами дистанцию. Но вчерашний вечер изменил все. Прежде я смотрел на нее и не понимал: ну, что в ней такого особенного? А теперь словно открылись глаза.

От нее идет тепло. И свет. Всегда. Даже когда она не улыбается. Даже когда злится на меня и стискивает челюсти в немом бессилии.

Знаю, что веду себя с ней, как подонок. И полагаю, она считает, что все шведы такие – заносчивые, бесстрастные. А мне теперь почему-то не все равно, что она подумает обо мне. И мне это важно. Хочется, чтобы Диана сияла еще сильнее. Ведь когда ей хорошо, это свет разливается буквально на все вокруг.

Когда она появляется, мир замирает. Исчезают звуки, и все становится мелким, неважным. И меня заклинивает – точно прыщавого пацана, буквально парализует при виде нее.

Обычная внешность, среднестатистическая фигура. Такую, как она, не выделишь из толпы. А я буквально слепну, глядя на нее. Дрожу от волнения, возбуждаюсь, тупею, веду себя, как идиот.

Со мной такого прежде не случалось.

Даже в отношениях с Мартой: расставаясь, я не ощущал потери. Мы расходились в разные стороны, а я радовался перспективам, ожидающим на пути. И не чувствовал и сотой доли того, что творится сейчас в душе, когда Хмельницкая покидает офис.

Мне хочется броситься следом, наговорить ей несусветных глупостей, поцеловать. Как хотелось вчера: признаться, что мне совсем не хочется отпускать ее из такси. Хотелось взять за руку и держать, ощущая, как сердце пропускает удар за ударом. И бояться посмотреть ей в глаза.

Поэтому я отослал Диану из офиса.

Мне требуется передышка. Мне… хреново. Мне больно. Чертовски больно – как от удара. От того, что впервые кто-то так сильно заинтересовал меня, что хочется броситься в омут с головой. Но я не могу.

У нас нет шансов.

Их нет у меня.

Наверное, я окончательно спятил, и мое сознание замутнено, раз я все еще продолжаю думать о том, что могло быть между нами, если бы не….

– Господин Линдер? – В дверях появляется девушка.

– Да, проходите. – Приглашаю ее я.

Она садится на стул напротив, и мы начинаем обсуждать перспективы развития нового направления работы журнала, но я постоянно ловлю себя на мысли, что впервые за последние месяцы обнаруживаю в себе причины и желание жить.

Когда Хмельницкая возвращается в офис, она выглядит усталой. Отчитывается передо мной о рубашках, доставленных в прачечную, и даже не знает, что я вызвал ее лишь для того, чтобы вновь ощутить аромат ее духов. Меня, как одержимого, бросает из стороны в сторону: то хочу, чтобы она была рядом, то не хочу, чтобы она мелькала перед глазами.

Сейчас перевешивает первое, и я продолжаю пугаться самого себя и своей реакции на ее присутствие.

– Завтра утром заберу ваши рубашки из прачечной, – облизнув губы, докладывает она, – желаете, чтобы я прямо с утра завезла их в отель?

– Что? – Хмурюсь я, пропустив ее вопрос мимо ушей.

Ведь все это время я следил за ее губами.

– Рубашки доставить вам утром в офис или в отель? – Улыбается Диана.

«Ну, за что она так со мной?»