– Я вам не верю, мисс Роуэн. Честно говоря, я даже не думаю, что вы верите самой себе.
– Мне плевать, что вы думаете. К тому времени он прожил с ними пять лет… Он стал
– Вы не знали, что это непременно произойдет.
Камилла сухо смеется.
– Да, верно. – Я подаюсь вперед: – Это так много значило для вас? Вы были готовы пожертвовать десятилетиями своей жизни, сев в тюрьму, лишь бы не оговорить двух совершенно незнакомых вам людей?
– Совершенно незнакомых людей, которые воспитывали
– Справедливо. Но вы могли бы поднять этот вопрос позже, когда подавали все эти апелляции…
Воцаряется молчание. Она снова рисует пальцем круги на столе.
– Это полная бессмыслица, – говорю я в конце концов. – И вы это прекрасно знаете.
Роуэн поднимает глаза. Но не на меня. Она наклоняется вперед и что-то шепчет Пэрриш. Та кивает и поворачивается к нам:
– Думаю, мисс Роуэн привела достаточно свидетельств того, что она знала людей, которые взяли ее ребенка. Что еще важнее, теперь есть неопровержимые доказательства того, что мисс Роуэн не причиняла вреда своему сыну. Если и было совершено какое-либо преступление – в чем я, например, по-прежнему сильно сомневаюсь, – то в худшем случае, в соответствии с Законом об усыновлении от семьдесят шестого года, это было такое правонарушение, которое, безусловно, не повлекло бы за собой тюремное заключение на срок, отбытый мисс Роуэн. Как бы вы ни рассматривали этот случай, теперь она должна быть освобождена.
– Это не по моей части, мисс Пэрриш, простите.
Если честно, мой ответ звучит довольно резко. Но я не сожалею.
Пэрриш хмурится:
– Вы обвиняете этих людей… неназванных американцев?
– Что касается моего предыдущего ответа: все зависит от решения Королевской прокурорской службы, а не от меня.
Они с Десаи какое-то время совещаются, затем она бодро поворачивается ко мне:
– Итак, мы закончили?
Десаи уже закрыл блокнот. И, как я уже говорил раньше, когда вы у кирпичной стены, не давите.
– Да, мы закончили.