С открытым забралом

— Хорошо, — сказал Валериан Владимирович. — Еще вчера вечером я отменил приказ об уничтожении отряда Мадамина. Связавшись с Реввоенсоветом Ферганского фронта, посоветовал вот что: пусть пообещают Мадамину, что его отряд в случае сдачи будет зачислен на советскую службу в качестве самостоятельной войсковой части.

— Как вижу, мне можно было и не приезжать сюда: вы так прекрасно справились с массой военных задач, которые не под силу и командующему Туркестанским фронтом, — шутливо сказал Михаил Васильевич. — Да и фронта, по сути, здесь уже нет — вы его ликвидировали.

Похвалы Куйбышев не принял.

— Да я едва дождался вас! — воскликнул он в сердцах. — Вот как думалось: приеду в Туркестан, займусь партийной работой, пропагандой. А вы упорно делаете из меня военного. Нет уж, историю с Мадамином доводить до конца придется вам самому. Кстати, фронт, увы, не ликвидирован, и трудно сказать, когда будет ликвидирован. В Семиречье в военном отношении весьма неспокойно. Казаки, кулаки-переселенцы, торговцы и бывшие чиновники, манапы, баи — все объединяются против Советов, все они поддерживают атамана Анненкова. Мне одно время казалось, что с атаманом Дутовым покончено. Но это страшно живучая тварь. После того как его разбили, он включил свои отряды в так называемую Отдельную Семиреченскую армию Анненкова. Все они теперь укоренились в Китае, вблизи города Чугучак. Вырыли там землянки и ждут своего часа. Кого тут только нет: и анненковцы, и дутовцы, и семеновцы, и колчаковцы. Дутов связан с Врангелем, англичанами и басмачами. Говорят, не прочь подставить ножку Анненкову, стать во главе белогвардейского сброда. Но Анненков держится прочно, разъезжает на «фиате», подвивает чуб, красит усы, а в это время его палач пан Левандовский казнит солдат, которые во всем разочаровались. Не знаю, правда или нет, будто у него в штабе хранится знамя Ермака, похищенное из собора. Одевается в английскую форму. На черном знамени с «веселым Роджером» девиз: «На небе — бог, на земле — атаман». Тридцати лет от роду, из потомственных дворян, холост, окончил Одесский кадетский корпус и Московское Александровское училище. Генерала присвоил Колчак. Наши части продолжают действовать на лепсинском и джаркенто-пржевальском участках.

Лицо Михаила Васильевича сделалось печальным.

— Я из тех мест, — сказал он грустно. — Там родился, в Семиречье. Там мама... — И, внезапно оживившись, спросил: — А не послать ли нам в эту плохо организованную область Дмитрия Фурманова? Он быстро во всем разберется. А с ним — группу партработников. Будет у нас в Верном свой уполномоченный. Там придется провести огромную партийную работу. И начальнику дивизии Ивану Панфиловичу Белову большая подмога. А к своим землякам семирекам обращусь с воззванием...

И только поздно вечером, когда все дела были решены, к ним пришел Гайавата:

Светел взор был Гайаваты:
скорбь с лица его исчезла,
как туман с восходом солнца...

Когда же Валериан Владимирович собрался к себе в номер гостиницы, Фрунзе неожиданно сказал:

— Не буду сейчас говорить об ошибках, допущенных Турккомиссией во всей этой истории с Рыскуловым. В них повинны и вы лично, Валериан Владимирович: слишком уступчивы были по отношению к Рыскулову. Дипломатия дипломатией, но Рыскулов — национал-уклонист с партийным билетом в кармане, и никаких уступок идеологического порядка ему не должно быть.

Куйбышев был удивлен:

— Что вы имеете в виду?

— Он протащил-таки свое название для Компартии Туркестана: мол, будем называть ее «коммунистическая партия тюркских народов».

— Мы не поддержали его в этом вопросе...

— Но и не дали должного отпора. Вы читали Коран? Или хотя бы Изречения Магомета?

— Коран? Нет, разумеется. У меня другая вера — коммунистическая.

— В таком случае вам нелегко понять сущность ислама или мусульманства. А у меня, знаете, пристрастие к такой литературе. Это же оружие наших политических противников, врагов революции, а оружие противника нужно знать. Магомет говорил: «Помогай брату своему мусульманину, не разбирая кто он — угнетатель или угнетенный».

— Это же самое говорит Рыскулов.

— Рыскулов Коран знает назубок. Ученики спросили Магомета: «Но как мы можем помогать угнетателю, если он угнетатель?» На что Магомет ответил: «Помогай угнетателю удерживаться от угнетения».

— Неплохо придумано. Эмир тоже Коран знает, но почему-то не удерживается от угнетения.