С Петром в пути

Оказалось, что Петрик заключил с ханом договор, по которому княжествам Киевскому и Черниговскому со всем Войском Запорожским жалованы их былые вольности под покровительством и защитою Крыма. А когда княжество Малороссийское избавится от власти Москвы, то установит у себя тот порядок, который похочет, и учредит своего резидента в Крыму, а в Малороссии будет резидент крымский.

Всё это возбудило в Мазепе крайнее негодование. Он бил челом царю, чтобы послал своё войско для острастки смутьянов и сбережения его гетманства. Но Москва по обыкновению своему медлила. Руки Петра были связаны. Не хватало ещё войны с казаками.

Казаки — лихой народ. Они показали себя при взятии Азова, должны показать и в других кампаниях. Правда, за всё требуют награждения, а ежели что не по ним — бунтуют. Вольница! Прежде надо управиться со шведом, а потом и до казаков дело дойдёт.

На Мазепу то и дело приходят изветы, но и Пётр, и Головин их отвергают. Головин держится того мнения, что гетман, конечно, себе на уме, но человек умный и предусмотрительный и сторону Москвы держит твёрдо. Хотя...

Хотя доносят, что гетман не только получает прелестные письма из Орды и даже от шведов, но никому в ответах не отказывает. И в тех ответах будто бы изъявляет готовность служить и хану, и королю. Да проверить истинность этих доношений нет возможности. А потом, время неподходящее: со всех сторон наседают, заботы одолевают, недостаёт артиллерии, припаса, провианта — до гетмана. Объявляет он себя слугой верным и надёжным, стало быть, до времени надо тому верить. А буде явится случай — и проверить.

Гетман Москвы опасался, хоть она и выказывала ему знаки полного доверия и вроде бы изветам не внимала. Тяжела ему была её рука. И потому на душе было смутно. Понимал: рано или поздно, а непременно откроется то, что он облёк тайной и о чём знали только два-три самых доверенных, самых преданных ему человека.

Помнились ему дни при дворе польского короля Яна Казимира, когда он был не Мазепой, а паном Колединским, королевским любимцем. Давно это было. Король послал его во Францию, затем в Италию — выучиться. Он и при дворе короля, и при дворах европейских владык выучился не только этикету, но и интрижеству тонкому, дипломатическому. И Ян Казимир вполне оценил способности своего придворного, поручив ему обделать кое-какие делишки щекотливого свойства.

А потом его сманил гетман Правобережной Украины Пётр Дорофеевич Дорошенко. Однако гетман держал руку турок, и это его сгубило.

И тогда Иван Мазепа перекинулся к гетману Левобережной Украины Ивану Самойловичу. Уже обученный интрижеству, он внедрился к нему в доверие и был назначен генеральный есаулом — правой рукою гетмана.

Это было в 1682 году. Мало-помалу он стал одним из приближённых гетмана. Самойлович оказывал ему милость за милостью, Мазепа стал у него своим человеком. И всё это время червь честолюбия точил и точил его. Он же прост, этот Самойлович, он же недалёк и необразован. Что он по сравнению с ним, Мазепою, вышколенным при дворах королей и герцогов?!..

И Мазепа задумал сам стать гетманом и стал помаленьку сколачивать заговор против Самойловича. Недовольные среди старшины, конечно же, нашлись, и он, Мазепа, к ним подольстился и, не поспешая, осторожно их противу Самойловича настраивал. Не грубо, нет, а с придворным изяществом, коему выучился превосходно, и свалили-таки старика, обвинив его в измене, в сговоре с турками и ещё бог знает в чём. К тому же в Москве были им недовольны, а потому охотно поверили всем обвинениям. Самойловича и его приспешников сослали в Сибирь. А для Мазепы наступил час торжества: он был избран гетманом и получил булаву, бунчук и знамя — знаки гетманской власти — из рук самого князя Василья Голицына, находившегося тогда в зените славы.

Впрочем, как только Мазепа почуял, что над головой князя сгущаются тучи, он тотчас отрёкся от него и выразил полную покорность молодому царю Петру, за коим нюхом искушённого человека почуял силу. Но и Петру приглянулся умный и льстивый гетман, истинный царедворец, убелённый ранними сединами и готовый преданно служить...

К тому времени он обрастал имениями и мало-помалу стал едва ли не самым богатым землевладельцем во всей Украине: за ним было около ста тысяч крестьян в Малороссии и ещё двадцать тысяч в Великороссии. И демон богатства и славы стал искушать его денно и нощно.

«Что гетманство? — думал он. — Я мог бы стать самовластным владыкою, королём всея Украины».

Власть Москвы давно тяготила его. Да и клевреты нашёптывали: пану гетману негоже быть вассалом, пан гетман достоин сам царского венца. «А что, в самом деле! Придёт время, и на меня покатят бочку, как на Самойловича. И я не избегну его участи. Уже — доносят — ропщут, уже мною недовольны. И среди старшины есть завистники. Завидуют не столько моей власти, сколько моему богатству. На него зарятся, как на имение Самойловича. Дожидаться ли сего? Или помаленьку действовать?..»