Чтобы понять, почему в новелле «Крошка Цахес, по прозванию Циннобер», в других произведениях Гофмана, следующих после «Фантазий в духе Калло», бушует стихия иронии, насмешки, издевательства, открытого глумления над немецким филистером, нужно помнить и о политической ситуации в Германии в ту пору – в начале Х1Х века, о постоянной девальвации и ущемлении патриотических чувств. В некоторых аспектах это напоминает современную ситуацию в России. Германия была раздроблена на ряд государств и микроскопических княжеств, враждующих друг с другом и со всем миром, языковые различия, особенно в горных областях, были велики. Наполеону, предпринявшему восточные походы, ничего не стоило пройти ее от Рура до Кенигсберга, где прохаживался для моциону великий немецкий мыслитель, соблазнивший впоследствии половину русской социал-демократии. Мелкие княжества были не в состоянии сопротивляться напору наполеоновских войск, народ почти повсеместно приветствовал их. Досталось и Гофману: когда Наполеон занял Варшаву и распустил прусскую администрацию, он потерял там работу, и начались его скитания: демократизация посредством кнута и кровопролития не считается с судьбами частных лиц.
В условиях мелкодушного разброда и оскудения, подобного нашему теперешнему, когда нравы, помыслы и устремления мельчают, и сформировался немецкий романтизм с характерным для него воинствующим идеализмом, который был противопоставлен собственнической, узкопрактической, меркантильной философии заурядного бюргера. Вереницей шаржированных кукол проходят эти бюргеры в произведениях Гофмана: педантствующие ученые мужи, занимающиеся наукообразной болтовней, чиновники, вершители бумажных дел, чванливые князьки, дилетанты всех мастей, в особенности от искусства, олицетворением которых стал кот Мурр.
Пора Шиллера в известном смысле закончилась. Все больше теперь культивировалась немецкая народная песня, издревле отличающаяся фантастичностью образов и вместе с тем грубоватым сатирическим духом. История Петера Шлемиля, потерявшего свою тень, история, в которой переплетаются эти два плана и где благодаря этому нагнетаются горько-комические ситуации, - прямое тому доказательство. Эта двуплановость характерна и для Гофмана, и для Гейне, стихотворения которого и заземлены, и возвышенны одновременно, и для Новалиса. А изображать два плана, Бога и дьявола, добро и зло – это уже значит изображать жизнь как она есть, не упрощая ее. Изображать противоречие, кроме того, значило носить его в душе. Не случайно некоторые немецкоязычные писатели тех лет, обостряя этот внутренний конфликт, довели его до крайних пределов, до душевной болезни, но так и не смогли найти точку опоры: Г. Клейст, К.Ф. Мейер, Ф. Гёльдерлин. Вина за трагические судьбы многих немецких писателей лежит на самодовольном филистерстве, о котором с такой злостью писал Гейне и которое бичевал Гофман.
Гофмановские энтузиасты, встречая упорное сопротивление косной толпы, глухой к искусству, повергаясь в отчаяние, тем не менее находят сочувственную поддержку добрых сказочных сил – именно потому, что они, энтузиасты, ратуют не за схоластику, не за метафизику, а за природную сообразность. Феи, колдуны, алхимики, маги – порождения животворящей природы, в то время как разнообразные буквоеды стремятся разложить ее по полочкам. Романтики, отбрыкиваясь, если можно так выразиться, от рационализма ХУ111 века, впервые и дерзко заявляют, что познать природу полностью, равно как и душу, нельзя, это тщетные потуги. И ссылаются при этом на духовидца Сведенборга, на кельтский и древнегерманский эпос. Объяснение природных явлений без вмешательства троллей, эльфов, магических и неопознанных сил перестает их устраивать. И даже обижает. Профессор Мош Терпин, который подвергает ревизии и цензуре солнечные и лунные затмения, нелеп. Многие романтики недолюбливали завершенное знание, за что и получили от советского литературоведения ярлык реакционных.
Метафизика в княжестве Пафнутия и его преемника Барсануфа – основа государственного строя. Состояние государства, при котором стала возможна столь быстрая карьера уродца Цахеса, можно назвать современным термином «конформизм». Здесь все конформисты. Характерно, как быстро меняет свое первоначальное убеждение Фабиан, побывав на литературном чаепитии у Моше Терпина; околпаченный общественным мнением, даже он считает, что стихи, которые прочитал Балтазар, принадлежат Цинноберу и что тот справедливо пожинает лавры.
Эта мысль Гофмана – почти провидческая: мутант искажает поле восприятия вокруг себя. Сто лет спустя, опираясь на неумение и нежелание толпы дифференцировать добро и зло, Гитлер сколотил свою смертоносную партию, а затем начал войну. Гости Моше Терпина – стадо филистеров; и как стадо, они бредут, понукаемые злой волей Циннобера.