С широко открытыми глазами: мое возвращение в KoЯn

Вот это да. Общение? Наблюдая, как она осторожно наматывает провода от наушников, я впервые осознал, насколько она похожа на меня: и внешне, и внутренне. Хотя в ее волосах все еще виднелись следы окрашивания, вроде празднично-рождественского зеленого цвета, но гораздо ярче, сходство было очевидным.

Мы с Джиннеей ярко самовыражались. Для меня это были тату и дреды. Для нее – разноцветные волосы. В прошлом году она красилась в темно-фиолетовый, лавандовый, пурпурный, пастельно-розовый, темно-синий, светло-голубой, серый, а теперь вот в зеленый. Мы любили одну и ту же музыку. Нам нравилось долго не ложиться спать, нравилась дорога. Гнев и неуверенность – тоже наши общие черты. Мы оба время от времени боролись с депрессией, и у нас обоих был опыт борьбы с самоуничтожением. Для меня это были наркотики и пьянство. Для нее это был физический вред. Единственное, что мы сейчас не разделяли, – это глубокой веры в Бога и непоколебимой веры в то, что он соберет все осколки нашей жизни и все наладится. Боже, как бы мне хотелось, чтобы и это у нас было общим.

– Нея, – сказала я, убирая свои дреды с глаз. – Давай решать проблемы по мере поступления и доверим Богу показать нам дорогу.

Утро наступило быстро. Слишком быстро. Проглотив завтрак в «Старбаксе», мы забрались в машину и направились к школе Тиффани и Трэвиса. Когда мы приблизились на милю или около того, я решил, что пришло время стиснуть зубы и рассказать Джиннее хоть что-то о том, что ее ждет.

– Джиннея, помнишь ту пару с детьми, что приходили на шоу Love and Death? – спросил я, глядя прямо перед собой и сжимая руль крепче обычного.

– Да, – сказала она безразлично, потягивая взбитые сливки из своего большого ванильного фраппучино.

– Мы едем к ним, – сказал я, поглядывая на нее краем глаза.

Она бросила на меня подозрительный взгляд:

– Зачем?

– Я просто подумал, что мы могли бы заценить это место, – сказал я, стараясь вести себя спокойно, чтобы она не догадалась обо всем и не сбежала.

– Пофиг, – пробормотала она и отвернулась.

Как только мы приехали туда, мы вышли из машины и позвонили в дверь, и двое молодых людей пригласили нас войти. Затем появились Тиффани и Трэвис.

– Брайан! Джиннея! Я так рада вас обоих видеть, – сказала Тиффани, обнимая нас.

– Я тоже рад тебя видеть, – сказал я.

– Привет, – ответила Джиннея, застыв на месте и обводя комнату взглядом.

– Почему бы нам не спуститься вниз и не поговорить? – сказал Трэвис, преодолевая неловкость.

Должен признаться, мне было немного странно находиться в этом доме. Главным образом потому, что он казался слишком маленьким для стольких девушек. Тиффани, должно быть, прочитала мои мысли, сказав, что они планируют расширяться за счет покупки бывшего дома престарелых. Этот дом был временным.

Мы с Джиннеей ярко самовыражались. Для меня это были тату и дреды. Для нее – разноцветные волосы.

– Трэвис, почему бы тебе не показать Брайану новое помещение? – предложила Тиффани. – А мы с Джиннеей пока поболтаем.

Джиннея взглянула на меня, как олененок Бэмби, и я инстинктивно шагнул к ней, но, прежде чем я успел что-то сказать, вмешался Трэвис:

– Пойдем, Брайан. Давай дадим девочкам немного времени.

И с этими словами он повел меня вверх по лестнице, оставив Джиннею и Тиффани наедине.

Примерно через 45 минут, когда мы с Трэвисом вернулись, нас встретила Тиффани.

– Брайан, почему бы тебе не спуститься вниз? Я бы хотела поговорить с тобой и с Джиннеей, – сказала она, указывая Трэвису на кухню.

Когда Тиффани села, Джиннея встала позади нее, тихо, но отчаянно шевеля губами и подавая мне знаки рукой: «Ни за что. Я не пойду в эту школу. Давай уйдем отсюда».

Я не нервничал из-за того, что Джиннея может попытаться сбежать, когда я скажу ей, что она останется. Но я знал, что Трэвис был наверху, так что это помогло мне справиться с волнением.

– Присядь, Джиннея, – спокойно предложила Тиффани.

Джиннея, чтобы не показаться грубой, сделала так, как ее попросили, и Тиффани начала рассказывать о школе.