С тобой? Никогда!

Да. Я застрял в паутине собственной вины и годами не мог оттуда выбраться. Мне нечего было терять, у меня не было будущего. И каждый новый прожитый миг давил на мои плечи всем своим весом. Невыносимо. Я жаждал избавиться от этой тяжести, но почти каждый день снова видел ее в толпе. В каждом лице. Все чаще спрыгивал со сцены, чтобы убедиться. Подбегал, хватал за плечи и понимал: не она. Опять померещилось. И я так от этого устал, что однажды просто перестал смотреть по сторонам.

Отодвинул тарелку. Отпил воды из бокала и медленно выдохнул. Покосился на проплывающие за окном облака, сжал дрожащие пальцы в кулаки, и за секунду передо мной пронеслось сразу несколько прожитых с того дня лет жизни.

Я хлопнул дверью. Вот, что его тогда разозлило. Отец не знал, что я потерял всё минуту назад, что кричал на весь подъезд, что люблю ее, он не слышал, как я бился лбом о ее дверь, умоляя о прощении. Его сын хлопнул дверью — вот, что в секунду вывело его из себя.

Он завелся моментально. Выбежал, стал орать на меня, размахивать руками, ожидая, что я привычно втяну голову в плечи. Но вместо этого я ударил его в челюсть. Лучше бы проделал то же самое с собой. Честно. Ведь я был единственным, кто заслуживал взбучки в тот вечер. Но почему-то именно в тот момент, когда отчаяние от содеянного захлестывало с головой, во мне впервые проснулась смелость.

— Да вали! — Смеялся отец, расшвыривая в стороны вещи, которые я пытался собирать в свой рюкзак. — Дня не пройдет, как вернешься. На коленях приползешь!

Вот почему я тогда ушел. Если бы не эти слова, клянусь, я бы вернулся. Но они перечеркнули всё.

А еще я ненавидел себя. Ровно так, как ненавидела меня Даша. Она не хотела меня слушать, и я тоже отныне вызывал у самого себя лишь острое отторжение.

Мы не рождаемся мудрыми, увы. В пятнадцать лет, когда в крови бурлят гормоны, а взрослые требуют от тебя собранности и внимания, очень трудно понять, что же такое с тобой происходит. И очень легко запутаться. Я не знал, что чувствую к этой девочке. Знал только, что она вдруг почему-то стала очень важна в моей жизни. Ничто прежде не занимало большего пространства в моих мыслях, чем музыка, а теперь появилась Даша.

И я не знал, не понимал, что между нами творится. Просто думал, что это навсегда. Что это продлится так долго, как захочется. Что впереди еще много времени, чтобы разобраться, и оно никуда не денется.

Знаете, жизнь всегда дает нам знаки.

Она подталкивает нас в нужном направлении, подсказывает самое правильно решение, на принятие которого в будущем у нас будет всего пара секунд. Мы руководствуемся установками родителей, опираемся на свои детские страхи и подростковые комплексы, и всё это не дает нам возможности проживать свою собственную жизнь.

Человек зависим. Он, так или иначе, всегда боится неодобрения окружающих. Быть «как все», походить на того, кто «авторитетен», обретая таким способом уверенность в себе.

Иметь собственное мнение в юном возрасте — настоящая роскошь. Особенно, если ты рос, каждый свой шаг сверяя с внутренним компасом авторитарного отца и ожидая его одобрения.

Очень трудно ломать себя. Очень трудно приспосабливаться. Еще труднее вопреки обстоятельствам и воспитанию взращивать собственное, независимое «Я». Иногда без переломных моментов, зовущихся трагедиями, просто никак. Думаю, у меня не получилось бы. Думаю, если бы не тот случай, я не стал бы тем, кем стал.

Так о чем мы? Жизнь всегда дает нам знаки. В один из совершенно обычных дней новенький парень Дима Калинин, тот, что пробовался к нам барабанщиком, посмотрев на Дашку, тихо сказал мне на ухо:

— Красавица она у тебя.

Вот так легко и просто он озвучил то, в чем я уже давно не мог себе признаться. В том, что смотрю на нее, что любуюсь, подолгу задерживая на ней свой взгляд, что она вызывает у меня какие-то совершенно невероятные эмоции, от которых вдруг замирает сердце в груди.

— Что? Нет, мы просто друзья.

— Ага. — Подмигнул он.

— Я серьезно!

Конечно, многие парни из нашего класса уже вовсю встречались с девчонками. Некоторые из них даже хвалились «особыми» успехами в этом деле. Но подозрение в том, что у меня имелась романтическая связь с девочкой, меня почему-то сильно смутила.

— Она, конечно, крепенькая… — С неловкостью в голосе произнес Дима. — Но это все пройдет через год-два. Посмотри на меня, еще полтора года назад меня все звали Жиркой! Веришь?

Он, безусловно, хотел, как лучше. Пытался приободрить меня. Или похвалить за то, что я не вижу изъянов в своей подруге.

Но только в тот момент я впервые всмотрелся в Дашу, отыскивая упомянутые в ней недостатки. Ровно до этого дня я их не замечал. Ни единого. Да и сейчас вроде не видел ничего такого. Но посторонним было «не по фиг», и это жалкое, ничего не значащее чужое мнение, оно каким-то образом смогло посеять зерно сомнения в неустоявшейся психике пятнадцатилетнего пацана.