С точки зрения Ганнибала. Пунические войны

Полибий эту версию отвергает — у него хватает здравого смысла не принимать на веру все измышления политических противников Барки. В первую очередь он не верит в то, что именно Баркиды и именно из своекорыстных побуждений втянули Карфаген во Вторую Пуническую войну.

Тем не менее Гасдрубал в Иберии действительно выглядел и воспринимался как верховный правитель с царскими полномочиями. И римское посольство от Сената явилось именно к Гасдрубалу, а не в карфагенский сенат.

Это произошло летом 226 года до н. э. В Новом Карфагене появились уполномоченные Римским Сенатом ответственные лица. Результатом переговоров стало соглашение, по которому карфагенянам «с оружием в руках запрещено переправляться через реку Ибер».

Вряд ли Гасдрубал согласился бы на подобное, ничего не получив от римлян взамен. Однако конкретные статьи до нас не дошли. В любом случае само наличие подобного договора свидетельствует о том, что Рим признал достижения Карфагена в Иберии[47].

У Рима в этот момент имелась другая сильная головная боль: галлы в долине реки По. Римлянам не нужны были враждебно настроенные к ним карфагеняне в тылу, когда они начнут разбираться с галлами. Весной 225 года до н. э. в Цизальпинской Галлии действительно начались масштабные военные действия.

Однако для грядущей Второй Пунической войны гораздо принципиальнее другая причина, по которой, очевидно, римляне присылали к Гасдрубалу свое посольство.

А именно — город Сагунт.

Глава XII. Сагунт как точка невозврата

Сагунт находился под протекторатом римлян, это был важный иберийский порт в устье реки Палансии, располагался он чуть северо-восточнее нынешней Валенсии и сохранился до наших дней с названием Сагунто.

Проримские историки утверждают, будто Сагунт наотрез отказался от покровительства карфагенян и что это вообще была древняя греческая колония со старыми, отнюдь не карфагенскими традициями. Говорили, что именно Рим по духу и политике сагунтийцам был ближе всего. Каково на самом деле было политическое настроение в этом городе, сейчас в точности установить невозможно.

С Гасдрубалом римляне подписали очередное соглашение. Тит Ливий сообщает:

«Видя его (Гасдрубала) замечательные способности возмущать племена и приводить их под свою власть, римский народ возобновил союз (с Карфагеном) под тем условием, чтобы река Ибер[48] служила границей между областями, подвластными тому и другому народу. Сагунтийцы же, обитавшие посредине, сохраняли полную независимость».

Успехи Гасдрубала вызывали в Риме нешуточную тревогу. Карфагенский полководец добился слишком многого, «действуя чаще умом, чем силой» (по определению Тита Ливия). Хуже всего было то, что ему удавалось ассимилировать местное население и присоединять к «карфагенскому миру» иберийские племена, которые расселились вокруг Сагунта.

Однако в начале 221 года Гасдрубал погиб. История его смерти покрыта мраком неведения или, точнее сказать, разукрашена цветастыми легендами — к великой печали гимназистов, которым приходилось писать сочинения на эту тему.

Лаконичнее всех был Полибий, который в немногих строках подвел итог жизни и деятельности Гасдрубала:

«Вождь карфагенян Гасдрубал... после восьмилетнего управления Иберией закончил жизнь в собственном доме, (где) он был коварно убит неким кельтом из личной мести. Гасдрубал много содействовал усилению могущества карфагенян и не столько военными подвигами, сколько дружественными отношениями с туземными владыками».

Однако миролюбие не гарантировало ему личной безопасности. Нельзя быть политиком и никого не обидеть. У Гасдрубала, естественно, имелись личные враги, и он пал жертвой мести.

Тит Ливий указывает на то, что Гасдрубал был убит кем-то из местных («варваров»): тот был «озлоблен казнью своего господина» и «убил Гасдрубала на глазах у всех, а затем дал схватить себя окружающим с таким радостным лицом, как будто избежал опасности; даже когда на пытке разрывали его тело, радость превозмогла в нем боль».

Естественным преемником Гасдрубала стал его зять Ганнибал, которому тогда исполнилось двадцать шесть лет. Его избрали солдаты, и народное собрание в Карфагене поддержало их.

Естественно, не мог промолчать заклятый друг семейства Баркидов — Ганнон, который прочно, на десятилетия, засел в карфагенском правительстве. Логика в его высказываниях отсутствовала; точнее, она была специфической: Ганнибал — это хорошо и справедливо, но все-таки это плохо и потому не надо.

Тит Ливий передает речь Ганнона в следующих выражениях: