С точки зрения Ганнибала. Пунические войны

«В день своего вступления в должность (Квинт Фабий Максим) созвал сенат и начал с рассуждения о божественном. Консул Фламиний, сказал он сенаторам, больше виноват в пренебрежении к обрядам и ауспициям (гаданиям), чем в дерзкой неосмотрительности, и надо вопросить самих разгневанных богов, как их умилостивить. Фабий добился того, что разрешается только в случае зловещих предзнаменований: децемвирам велено было раскрыть Сивиллины книги[82]. Децемвиры, справившись с книгами судеб, доложили сенату, что обеты Марсу, данные по случаю этой войны, не исполнены как положено; нужно сделать все заново и с большим великолепием... Кроме того, нужно устроить молебствие и лектистерний, а также пообещать „священную весну” на случай, если война пойдет удачно и государство останется таким же, как до войны».

Здесь любопытно, кстати, заметить, что «удачной» римляне сочли бы войну, итоги которой оставили бы их государство хотя бы в прежних границах. Это не свидетельствует о повороте к миролюбию — мы знаем, что Рим в своих завоеваниях и расширениях не ограничивал себя ничем. В четвертом веке нашей эры карта этого государства уже не помещалась на столе и свешивалась справа и слева; страну пришлось разделить пополам, иначе ею невозможно стало управлять.

Скорее, эта фраза свидетельствует о том, что римляне вообще не чаяли выбраться из конфликта с Ганнибалом живыми. И если им хотя бы удастся сохранить то, что они имели изначально, они уже будут благодарны богам по гроб жизни.

Распоряжения насчет «священной весны» были особенно подробными.

«Если государство римского народа на протяжении ближайших пяти лет будет сохранено невредимым в нынешних войнах, а именно в войне народа римского с карфагенским и в войнах народа римского с галлами, обитающими по сю сторону Альп, то пусть тогда римский народ квиритов отдаст в дар Юпитеру все, что принесет весна в стадах свиней, овец, коз и быков — с того дня, какой укажет сенат, и что, кроме того, не обещано другим богам. Кто будет приносить жертву, пусть приносит, когда захочет и по какому захочет обряду, как бы он ее ни принес, это будет правильно... Если кто по неведению принесет жертву в несчастный день, считать жертву правильной. Принесена ли жертва ночью или днем, рабом или свободным, считать, что принесена она правильно...»

О «священной весне» уместно напомнить, что именно этому обряду, согласно некоторым преданиям, мы «обязаны» появлением специфического народа мамертинцев — тех самых, с которых, собственно, и начались сначала недоразумения, а затем и полномасштабные войны между Римом и Карфагеном. Как уже говорилось, мамертинцы считаются потомками изгнанных (вместо того чтобы быть убитым) из родного города в качестве жертвы «священной весны».

Фабий уделил делам благочестия много внимания, все было расписано — кому какой храм обещать и построить, кому какие дары преподнести, где какие гадания провести и так далее. Если уж воевать с таким серьезным противником, как Ганнибал, то следует сделать все правильно, иначе война не будет считаться справедливой. Поддержка богов, а не защита родных очагов, — вот что придает войне статус праведной и священной.

«Покончив с тем, что касалось богов», как выразился Ливий, диктатор наконец доложил сенату о положении дел на фронте и о состоянии собственно государства. Изложив все факты, он спросил у правительства:

— Как по-вашему, сколько нам требуется легионов, чтобы разобраться со всем этим?

Сенаторы были уклончивы. Раз Фабий диктатор, пусть он и диктует. Можно, мямлил кто-то, взять легионы Гнея Сервилия... Еще надо бы набрать из граждан и из числа союзников Рима какие-то войска... Правда, неясно, сколько получится, а надо бы побольше... Короче, прозвучал «конкретный» вывод: пусть диктатор «действует как считает нужным для блага государства». Собственно, для того он и был избран. Точнее, назначен. И не кем-то, а самим римским народом. А глас народа — глас богов, теперь не отвертишься.

То ли дали карт-бланш, то ли переложили на его плечи всю ответственность. Так или иначе, Фабий занялся этим важнейшим вопросом сам. Он решил, что к легионам Сервилия можно прибавить еще два легиона. Очевидно, набрать больше просто было нереально. Этим и занялся начальник конницы.

Одновременно Фабий распорядился, чтобы все, кто живет в городках, не имеющих стен, и в деревеньках, перебирались под защиту римской крепостной стены. Урожай и все, что не удается забрать с собой, предписывалось уничтожить, ничего не оставляя врагу. Если Ганнибал придет — а он придет, — то его ждет лишь выжженная пустыня.

Встреча Фабия и Сервилия, который наконец сумел выйти из Аримина, произошла на Фламиниевой дороге. Эту дорогу построили по распоряжению того самого «плачевного» Фламиния, который совсем недавно пал в битве и который отличался вольнодумством, послужившим причиной всех его несчастий. Вольномыслие не помешало ему, однако, позаботиться во время предыдущего его консульства, в 220 году до н. э., о строительстве дороги от Рима через Этрурию до Аримина.