С того дня и после. Срубленные зимой

После армии его взяли в дело богатые евреи Владивостока: поработал у них‚ выучился‚ завел собственную контору; приезжая к родителям в Одессу‚ снимал трехкомнатный номер в гостинице "Пассаж": второй этаж‚ полосатые маркизы над окнами. В 1914 году‚ вроде бы‚ вернулся насовсем‚ жил на Ришельевской улице‚ дом 17‚ вел дела на Дальнем Востоке – чаеразвесочная фабрика в Харбине‚ отправлял в Россию чай черный и чай цветочный‚ желтый лянсин‚ зеленый ханский‚ жемчужный‚ фучанский‚ шанхайский. Франт‚ красавец‚ холостяк‚ купец первой или второй гильдии: знал цену себе‚ знал толк в еде‚ посиживал с друзьями у Фанкони‚ попивая Шартрез и Мадеру Империаль‚ поигрывал‚ должно быть‚ на ипподроме‚ принимал минеральные ванны в гидропатическом заведении‚ имел‚ говорят‚ длительный роман с восхитительной Кларой Юнг‚ на бенефис актрисы подарил ей меховую пелерину из салона мадам Озерской и лакированные сапожки с брильянтовыми пуговицами. Цвели акации. Дворники поливали булыжные мостовые. По Дерибасовской фланировала беспечная толпа. Прелестные одесситки в нарядах от госпожи Ленур взглядывали на Боруха‚ молодого и удачливого: "Красивые усы есть лучшее украшение мужского лица". Был он и пламенным приверженцем Теодора Герцля‚ входил в состав комитетов‚ жертвовал деньги на сионистские нужды‚ покупал земли в Эрец Исроэл‚ чтобы переехать туда на старости‚ по семейному преданию имел сейф в иерусалимском банке‚ и в том сейфе!..

А вокруг кипели споры: ехать или не ехать. А вокруг бурлили страсти: ехать‚ конечно же‚ но куда? В Америку‚ Палестину‚ Южную Африку‚ Сингапур‚ на необитаемый остров‚ – Борух никуда не поехал‚ а мог бы. Да и как было уезжать красавцу‚ баловню‚ удачливому до невозможного? Вот он выходит из лучшей гостиницы Владивостока: свежевыбритый‚ надушенный‚ только что от парикмахера; вот он шагает по Светланской улице и раскланивается со знакомыми: залетная пташка с манящих южных морей; вот заглядывает на минутку к фотографу Ф. И. Подзорову‚ чтобы остаться для моего обозрения: строгое пальто с малыми отворотами‚ костюм-тройка‚ стоячий воротничок крахмальной сорочки‚ глаза светлого‚ должно быть‚ малахита‚ брови вразлет‚ усы закручены‚ а на ногах лаковые полуботинки‚ на голове шляпа‚ в руке щегольская тросточка: куда ты уедешь от удачи?

Бывают на свете такие‚ что во-время соскакивают с поезда‚ за минуту до крушения. Бывают и такие‚ которых сбрасывают.

Его арестовали в Одессе‚ на праздник Рош га-Шана‚ и вместе с другими заложниками отправили на "Алмаз". "Эх‚ яблочко‚ куда ты котишься? На "Алмаз" попадешь, не воротишься..." Фишель запоздал с серебряным рублем‚ да и рублем не откупиться: то был "красный террор"‚ "Алмаз" стоял на якоре вдалеке от берега‚ в трюмах задыхались заложники‚ а по ночам их выводили на палубу‚ ставили у борта‚ пускали пулю в затылок‚ и тело падало в воду‚ на прокорм рыбам. Оставшиеся получали еще день в подарок и терзание‚ томились в трюме в ожидании ночи‚ пили вонючую воду‚ клацая зубами о железную кружку‚ дружно седели от ужаса‚ заслышав шаги по гремучему трапу.

У брата Шлёмы оказались знакомые ребята из отряда Котовского. Они подкупили команду‚ большие отдали деньги‚ не серебряный рубль‚ ночью выкрали Боруха с "Алмаза" и увезли на Молдаванку переждать опасное время. Всякому было ясно‚ что эти большевики ненадолго‚ и в подполах во множестве хоронились дезертиры‚ которых в Одессе называли "ша-люди". Борух мало что понимал‚ вздрагивал от каждого шороха‚ ночами прятался под одеялом и ждал в ужасе‚ когда загремят шаги по железному трапу. Умер в заведении для нервнобольных‚ похоронен на старом еврейском кладбище. Женат не был‚ детей не оставил: тридцать семь лет не возраст.

Фрима тяжело перенесла смерть сына и заболела "сонной болезнью". Врачи предупредили‚ что ее следует будить каждый день‚ хотя бы на пять минут‚ для сохранения памяти и ясности мысли. Сын Исаак тормошил ее‚ поднимал‚ усаживал в подушки и полотенцами обвязывал, чтобы не опадала; дети стояли вокруг, плакали: "Мама! Мама!.."‚ а она открывала на секунду глаза и говорила: "Ицикл‚ майн зин..." Она проспала месяц с лишком и тихо затем умерла: ласковая мама и заботливая бабушка. Фриму похоронили на старом еврейском кладбище Одессы. Туда же принесли и Фишеля: всякому свой срок.

Скажем так: одиннадцать месяцев подряд‚ пока истлевает тело‚ душа поднимается над могилой и опускается‚ поднимается и опускается‚ будто привязанная. А через одиннадцать месяцев поднимается в последний раз и больше уже не опускается. Отец‚ мать‚ сын Борух: могилы порушены‚ следов не осталось.

ГОРОД ПОВЕШЕННЫХ

Напоминание по случаю: сидит где-то Сатан‚ а рядом с Сатаном Самаэль, покровитель Рима‚ а рядом Дубиэль, покровитель персов. Сидят рядком‚ изо дня в день‚ записывают в книги вражду к Израилю‚ злобу свою, ненависть и отдают серафимам‚ чтобы передали затем Всевышнему. А серафимы сжигают эти книги‚ но не все‚ видимо‚ сожгли.

Снова была война.

Трепетали народы.

Дети Фишеля обитали в Одессе‚ на пороге невозможных событий‚ а из Европы уже погромыхивало перед грозой, бликами пластало небо.