С той поры, как ветер слушает нас

Стромболи не знал, что значат эти слова-сигналы, что они пророчат: самую страшную беду из всех возможных или встречу с другом, который ещё далеко, но который спешит, и мысль его прожигает пространство.

Мария уже не загорала, а просто лежала на берегу, не имея сил лишний раз подняться и окунуться в море. Солнце плавило её тело, дурманом вливалось в жилы. Ещё немного – и закипит кровь, задымится шоколадная кожа, вспыхнут волосы...

– Присматривай за мальчиком, – распорядилась она, не открывая глаз.

В красном сумраке, которым сквозь плотно сомкнутые веки наполнило её солнце, возникли какие-то невнятные, бессвязные слова – бу-бу-бу. Пробились извне – и пропали. Это голос Рафа. Он, по-видимому, ехидно справляется: кто же, мол, всегда и во всём опекает сына, если не я.

Нет, какой он всё-таки нудный!

Сын родился в год, когда она нашла клад – так говорят в их семье. В том же году она купила домик у моря – тот самый, который снимала летом. В том же году бросила работу в школе. В том же году, если это имеет значение, вышла замуж...

Мария вздохнула, сладко потянулась.

Как давно всё это было... Правду говорил древний мудрец: когда человек пребывает в безмятежности – время для него как бы останавливается. Прошло семь лет, а ей кажется – вечность.

Она открыла глаза.

Рядом, в тени зонтика, лежал Маленький Рафаэль и читал еженедельник вечно он таскает на пляж газеты. В год, когда она нашла клад, он навсегда оставил баловство с самолётами. Мария знала: у него в то лето случилась какая-то поломка или авария, но чувствовала, что об этом говорить нельзя, и не интересовалась подробностями. За эти годы Раф стал модным промышленным дизайнером, оброс жирком и рыжими курчавыми волосами.

– Мама, постереги мои ракушки! – мокрый и холодный бесёнок на миг приник к ней и вновь убежал.

И в кого только он?

Худой, неугомонный, ни минутки не полежит, не позагорает... То с ребятами гоняет вдоль берега, то часами ныряет и балуется в воде, и тогда Мария тревожно вглядывается в сумятицу волн и человеческих тел: видна ли родная черноволосая головка.

С моря прилетел ветер, остудил обожжённое солнцем тело. Если так будет задувать, море после полудня начнёт штормить и только самые смелые будут прыгать среди волн.

Когда шторм, когда крепнет ветер и у берега, круто вырастая на пологом дне, начинают вздыматься бурые водяные валы, Марии всегда становится не по себе.

В той вечности, которая измеряется семью годами, было много необыкновенного, даже странного.

Мария давно и решительно выбросила всё из памяти. Только один полусон-полуявь она не в силах прогнать: вид штормового моря с высоты птичьего полёта. А ещё глубже, в звёздном колодце ночи, видится ей какое-то огромное пространство, заполненное лунным светом и сиянием моря, и кажется, что вернулось детство, когда она умела летать и когда так сладко замирало сердце...

– Мама, пойдём купаться, – вырывает её из какого-то оцепенения детский голосок.

Она встаёт и идёт к воде – бездумно, автоматически. На ум приходит давняя шутка о лунатиках, которая некогда так взбесила Рафаэля. Мария улыбается: все мы немного лунатики... И слава богу, что привычное течение жизни почти не оставляет нам времени на размышления. Мысль уходит далеко, а истина всегда ближе. Это то, что ты имеешь...

– Мама, смотри, я ловлю ветер!

Голос сына – звонкий, горячий – заставляет Марию вздрогнуть. Перед глазами стремительное мельканье загорелых ножек, брызги, блеск солнца в них, от которого наворачиваются слёзы.

– Мама, он что-то говорит... Он зовёт меня. Ты слышишь, мама?!