С той поры, как ветер слушает нас

Смерч подобрал всё до последнего камешка, зачем-то поднял в воздух и череп Давида – что ж, он хорошо сторожил клад – и помчался от берегов Амелии.

Циклон простирался миль на шестьсот, и он из последних сил таранил этот необъятный омут, затягивающий и его в своё могучее и бессмысленное кружение.

Над Атлантикой, уже после Азорских островов, чуть было не случилось непоправимое.

Снова неизвестно откуда пришли слабость и оцепенение. Мир, который Смерч обычно чувствовал неделимым, единым с собой, вдруг сжался до размеров тучи, вихрь, живущий в нём, затрепетал, рванулся сразу во все стороны, превращаясь в хаос.

Драгоценные камни и золото полетели вниз.

«Всё пропало! – ужаснулся Смерч. – Каких-нибудь тридцать секунд – и клад Чёрной бороды пойдёт на дно океана... Мария, помоги мне!»

Упоминание о Марии как бы разбудило его.

Неимоверным усилием воли Смерч остановил хаос, который разрастался в его воздушном организме, в одно мгновение собрал и снова закрутил в тугую пружину всё своё существо, бросил вниз стремительную узкую воронку.

Золото и драгоценности он поймал уже у самой воды и, счастливый, отягчённый желанной добычей, поспешил вдоль берега к заветной косе, откуда уже совсем недалеко до маленького дома, где спит Мария, до знакомого сада, где растут орехи и персики, а под окнами толпится сирень.

Вместе со Смерчем в Бискайский залив вступил рассвет. Ранний-ранний, ещё полусонный и нерешительный.

Это было некстати: вдруг кто увидит его возле домика Марии?.. Впрочем, ей теперь всё равно. Через несколько дней она уезжает... И ничего не останется от их свиданий, от их полётов, ослепительной, как солнце, нежности – всего того, что можно назвать одним словом – безумие. Мария выздоровела. Он отвергнут. Всё возвратилось на круги своя.

Стараясь не шуметь, Смерч опустил воронку во двор дома, высыпал золото и драгоценности под дверь.

Через минуту он уже летел к морю.

«Всё! Я расплатился! Я ничего больше не должен людям!» – подумал Смерч.

Только, теперь он, полумёртвый от усталости, понял мысль древнего философа о том, что смерть может быть избавлением от мук и страданий. Сотни лет он был молодым и сильным, практически бессмертным и смеялся над этой глупой выдумкой людей. Оказывается, напрасно смеялся...

Он и не заметил, как оказался над косой, где на ощупь знал каждую песчинку, каждый прихотливый узор следов. Вот они! Следы Марии, которые не успел растворить влажный песок. Они – везде! Как неотступность памяти, как проклятие...

То ли сырой ветер с моря нагнал сюда туч, то ли он, когда спешил к дому Марии, перепутал сполохи призрачных надежд с рассветом, но над их косой было всё ещё темно.

Его больное громадное тело тяжело ворочалось среди глупых и мёртвых туч. Смерча переполняла вода – сотни, тысячи тонн. Она была безмерна, как и его тоска. Ещё в нём жили огромные электрические силы, в общем-то бесполезные и даже вредные для дальнего пути. Ему нестерпимо захотелось разразиться адской грозой, очиститься в её сухом жаре и блеске, пролиться дождём, нет, ливнем, новым всемирным потопом.

Чёрная воронка несколько раз пронеслась над едва белеющей в предрассветных сумерках косой, поднимая тучи песка, сметая с неё все следы.

Затем небо раскололось от яростного удара грома, и на косу упали первые молнии.

Сначала Смерч вонзал их по одной, как стрелы. Затем стал бросать пучками, целыми кустами.

Хлынул дождь.

В голубовато-металлическом свете молний казалось, что море вокруг косы кипит и из него, спасаясь, выползают на берег сотни сверкающих, светящихся медуз. Это светились в местах ударов небесных бичей стеклянные озерца расплавленного песка.

Гроза кончилась так же внезапно, как и началась.

Вконец опустошённый, но вовсе не исцелённый, Смерч потянул своё облако-тело к берегу. Пока утро, он пройдёт над франко-испанской границей и... если не остановится... – оставив в стороне Тарб и Андору, выйдет к Средиземному морю. Если не хватит сил, отлежится где-нибудь в поднебесье. А там остаётся проскочить между Корсикой и Сардинией, и уже будет третье море. Не повидав старика Стромболи,

...если не остановится...

не поплакавшись на его обгорелых склонах, ему не одолеть дальний путь. Анды подождут. Если ему вообще суждено ещё раз увидеть их и обнять.

Смерч уходил.

И никто в мире, в том числе и Мария, не смог бы объяснить, что заставило его посадить на косе целый сад из ветвистых молний. Что значил он?! Проклятие глупости и несовершенству рода человеческого, желание испепелить место их встреч или, наоборот, небывалый фейерверк в честь небывалого чувства, соединившего, как соединяет молния небо и землю, стихию и вполне обычную земную женщину по имени Мария.

Она проснулась не от света, не от звука, а от какого-то внутреннего толчка.

И первая мысль её была черна и страшна, как ночной кошмар, когда даже понимаешь, что всё это снится, но тебе всё равно больно, ты стонешь и никак не можешь избавиться от наваждения.

«Он умер. Его больше нет», – подумала Мария.

– О ком ты? Что ты мелешь? – спросила себя вслух, чтобы голос разогнал ночные страхи.