С той поры, как ветер слушает нас

Уже дважды Смерч испытал жуткое ощущение провала о движении. Не том, внешнем, которое носило его вдоль побережья, а том, что составляло основу его жизни – спиральном и неизбывном, которое то тихим воздуховоротом кружилось внутри облака, то, по желанию, вырывалось могучими воронками торнадо. Из рассказов отца Смерч знал: в таких случаях надо немедленно лететь куда-нибудь в Южную Америку, поближе к Андам, где сочетание мощных муссонов, которые несут с океана на сушу влажный и тёплый воздух, жаркого солнца и дыхания ледников может вылечить, добавить силы.

Он знал всё это, как, впрочем, и то, что отцу Анды не помогли, и всё равно третий день летал вдоль побережья и никак не мог распрощаться с этим захудалым уголком суши.

Его оскорбили, отвергли, унизили, а он... Да! Од чувствует себя виноватым! Марии ещё труднее, чем ему. Неспроста она с таким отчаянием выкрикнула фразу: «Чем, чем я заплачу хозяйке?!» Ему для жизни нужны ветер и солнце. Для счастья – достаточно улыбки Марии. А людям? Ох, и много же им нужно только для Того, чтобы не умереть. Еда и вода, кров над головой, одежда, тысяча других вещей. Всё это покупается за деньги. Их, в свою очередь, надо зарабатывать. Убогий и тоскливый замкнутый круг, в котором и заключена жизнь человека.

«Я улечу, – подумал Смерч. – Но у Марии из-за меня будут неприятности. У людей всё покупается за деньги. Значит, надо достать для неё денег».

Он перебрал несколько вариантов: ворваться через окно в какой-нибудь банк и вымести оттуда все ассигнации, напасть на какого-нибудь богача? Нет, не то. Разумная стихия не должна и не может причинять вред человеку. Да и выглядит всё это чисто по-людски: ворваться, напасть, ограбить.

И тут Смерч вспомнил историю, свидетелем которой он случайно оказался то ли в конце шестнадцатого, то ли в самом начале семнадцатого века у северо-восточного побережья Флориды.

Несколько лет подряд он наблюдал тогда забавы ради за промыслом флибустьеров и, конечно же, не мог не обратить внимания на крохотный островок Амелия.

В то время там хозяйничал знаменитый пират Эдвард Тич, известный больше по кличке Чёрная борода.

Как-то его бриг в очередной раз бросил якорь в бухте Фернандина. Смерч завис над ним, притворившись тихим мирным облаком, смотрел, как веселятся на палубе пираты. Больше всех в тот день пили и гуляли братья Вильям и Давид – коренастые, необыкновенно волосатые насмешники, которые могли пройтись солёным словцом даже в адрес капитана.

На берегу Эдвард Тич собственноручно ссыпал драгоценные камни в две перемётные сумы – он любил камни и никогда никому их не доверял. Из матросов Чёрная борода в тот раз взял в помощники Давида. Остальным велел готовить бриг к выходу в море.

Они ушли в глубь острова, чтобы спрятать сокровища. Смерч видел всё с высоты как на ладони и чувствовал: что-то должно произойти.

Было жарко. Давид нёс мешок с золотыми монетами, еду и лопату. Поначалу матрос балагурил и шутил, но вскоре выдохся – устал.

Эдвард Тич шёл молча, изредка поглядывая – высоко ли солнце. Затем, покружив среди скал, резко свернул к берегу.

– Кэп! – взмолился Давид. – Я уже валюсь с ног.

– Скоро отдохнёшь, – сказал Чёрная борода, и глаза его недобро сузились.

Они вышли на берег.

Эдвард Тич осмотрелся, указал на землю возле одной из пяти пальм, росших как бы кружком:

– Копай здесь.

Матрос взялся за дело. Через час яма была готова.

Чёрная борода бросил туда перемётные сумы с драгоценными камнями, положил мешок с золотом.

– Давай теперь подкрепимся, – предложил он Давиду.

Они съели вяленое мясо и сыр, выпили бутылку рома. Каждый кусок капитан разделил поровну, по справедливости.

Затем Эдвард Тич закурил свою любимую трубку, а когда матрос наклонился, чтобы взять лопату, выстрелил ему в затылок.

Докурив трубку, пират бросил тело несчастного в яму, приказал, пряча в бороде улыбку:

– Сторожи мой клад, Давид. Я запомню твой весёлый смех.

Закидав яму песком и тщательно замаскировав её, Эдвард Тич выпрямился, поглядел в сторону пустынного океана.

– Пусть тот, кто дотронется до моего золота, спрятанного здесь, – начал он традиционное заклятие, и правая рука его с растопыренными пальцами протянулась вперёд, как бы накрывая и оберегая клад. – Пусть помнит он, что обратный путь его будет не длиннее лезвия ножа! А ты, Давид, не обижайся. Если нам в следующий раз улыбнётся удача, я определю твоего братца Вильяма где-нибудь тут, по соседству...

Смерч, помнится, тогда спешил.

Накануне он открыл, что Тёплое Течение тоже разумно, и ему очень хотелось пообщаться с себе подобным. Улетая, он решил при первой же встрече в открытом море перевернуть бриг коварного пирата. Но замысел свой осуществить не успел. Возвращаясь, он встретил близ мыса Гаттерас английский королевский фрегат. Под его бушпритом болталась знакомая черноволосая голова...

«Амелия... Это не так и далеко, – раздумывал Смерч, разглядывая отражение своего тела-тучи в полуденной глади моря. – К утру я вернусь. И тогда уж насовсем улечу

...совсем... совсем... совсем...

из этих краёв».