С царем и без царя

Было уже около 7 часов вечера, когда я пришел к американскому посланнику. Ко мне вышел человек с забинтованной головой и по-немецки очень сухо сказал, что посланника дома нет, что приема сегодня не будет. Я его спросил:«Милый друг, отчего вы забинтованы? Не сделана ли вам операция?» Будучи, по-видимому, озабочен исключительно своим здоровьем, он моментально перешел на описание карбункула, который ему разрезали на затылке. Мы с ним уселись на ступеньке подъезда, я ему сначала предложил сигару, потом пять лей. Мы сделались приятелями. Похлопав меня по коленке, он сказал:«Я вижу, вы — хороший человек, я вам помогу. Министр вернется переодеваться перед обедом; как приедет, вы входите за ним, а я устрою, что он вас примет».

Не успел он этого сказать, как появился мотор, из которого вышел американский посланник... вошел в подъезд... я за ним. В полуосвещенной передней он спросил, что мне нужно. На мой ответ, что у меня есть письмо к нему и, кроме того, нужно с ним поговорить, он попросил зайти в рабочий кабинет рядом с передней. Узнав, кто я, он стал рассказывать, как он после революции говорил нашим солдатам в окопах речи, убеждая их не поддаваться растлевающему влиянию пропаганды, а нести долг верности Антанте до конца; говорил и об успехе, который эти речи имели... Он очень мило согласился исполнить мою просьбу, написал записку коменданту поезда, и я, поблагодарив его, удалился.

Был уже конец восьмого часа вечера. Краснокрестный немецкий поезд стоял на запасных путях. По полученным от служащих на вокзале объяснениям, я должен был идти все вперед. Я стал пробираться по неосвещенным путям между пустыми составами, следя за двигавшимися во всех направлениях паровозами. Прошел я версты две; оказалось, что краснокрестный немецкий поезд стоял не на станции, а в каком-то тупике значительно дальше. Нашел я его только благодаря услышанному разговору на немецком языке. Разговаривавшие были немецкими санитарами, которые меня очень любезно проводили до вагона, занимаемого американским комендантом. Прочитав записку посланника, американец мне сказал: «Можете завтра прийти — вам будет место. Для верности я еще поговорю с доктором». Через несколько минут он привел очень симпатичного молодого немца, оказавшегося старшим врачом поезда. Отнесся он ко мне весьма любезно и подтвердил слова коменданта.

23

Отъезд из Бухареста. Берлин. Копенгаген. Императрица Мария Федоровна. Доктор Мартини.

На следующее утро около 12 часов дня я подходил с ручным багажом к месту погрузки поезда, оцепленному кордоном румынских солдат. Вне черты кордона сидели группы немцев с женами, детьми, багажами, с 8 часов утра ожидая очереди. Только в третьем часу дня румынские военные власти, контролировавшие военнопленных и интернированных немцев с их семействами — преимущественно инженеров нефтяных приисков, — стали пропускать едущих в поезд. Когда я подошел со своим паспортом в руке, румынский офицер меня оттолкнул, заявив, что я в списке штаба не состою и потому ехать не имею права. Я стал знаками объяснять показавшемуся вдали американскому коменданту свое полное отчаяние. Подойдя ко мне, он совершенно спокойно сказал, что все это пустяки, что нужно дать румынам время кончить проверку. И действительно, по окончании проверки около поезда осталось только несколько часовых. Сопровождать поезд должен был очень симпатичный румынский офицер, который, получив приказание от коменданта, немедленно пропустил меня в спальный вагон III класса, в отделение, предоставленное моему знакомому американскому курьеру, его спутнику-румыну и мне.

Выехав из Бухареста, я объяснил коменданту и доктору цель моего путешествия и просил дать мне возможность с ними доехать до Германии, на что получил их любезное согласие. Санитарный поезд шел до Германии 14 дней, останавливаясь на больших станциях по нескольку часов, а иногда и целый день.

По прибытии в Тамешвар я отправился на розыски бывшего сербского военного агента на Ставке государя. В то время он командовал сербской кавалерийской дивизией. Первый, на кого я натолкнулся, был совершенно незнакомый мне ротмистр; узнав, что я ищу начальника дивизии, он взялся проводить меня к нему. Когда я хотел заплатить за свой трамвайный билет, ротмистр возмутился, говоря, что русские гости должны даром ездить в сербских трамваях. Затем милый ротмистр довел меня до двери начальника дивизии, которому обо мне доложил его адъютант/Я встретил всеми на Ставке любимого полковника совершенно таким же, каким он был и раньше. Вообще от сербов, с которыми мне пришлось встречаться, я ничего, кроме радушия, не видел: узнав, что я беженец, они предлагали мне остаться в Сербии, обещая устроить жизнь так, чтобы я забыл пережитые невзгоды.