С. У. Д. Три неоконченные повести

Пару лет назад, когда она была в декрете по случаю долгожданной (для моей тёщи, а её свекрови) беременности, ей удалось раскрыть в себе и поэтический дар. За четыре месяца она написала книгу стихов в 500 страниц, которую напечатала на деньги их семейного с шурином бюджета и бесплатно раздала чуть ли не половине Угрюмска; другая половина как-то избежала этой участи, поэтому коробки с книгами (это я видел собственными глазами) по-прежнему пылятся под кроватью у шурина.

Возможно, именно этот книжный опыт Вероники подсознательно и сподвиг меня тоже взяться за литературные поползновения: дурной пример заразителен – если Вероника может, то почему бы и мне нельзя?

А теперь, поговаривают, она заинтересовалась театром, либо что-то вроде того. У нас в Угрюмске театра отродясь не бывало. Так она ездит раз в неделю в областной – с сыном Поганюка-младшего, который хоть и сосунок для неё по возрасту, но зато имеет два мерседеса и художественный вкус, всё ж таки сын главного барина.

Может быть, по этой причине Вероника стала малодоступна и для самого шурина, и пока он на своей интересной работе всматривается в бездну и ищет вчерашний день, ребёнок их гуляет по бабкам и дедкам, а Вероника в это время гуляет по кремлёвской набережной в старом Угрюмске, где стоят большие и красивые дворцы угрюмской знати.

Впрочем, это совсем неудивительно: политики и журналисты всегда находятся в непосредственной близости друг от друга, особенно продажные политики и продажные журналисты. Угрюмск – не исключение. И Веронике, с её-то природными талантами, сам бог велел повыгоднее себя продать, пока ещё товар конкурентоспособен в глазах серьёзного покупателя.

Недавно видел её на новой машине – не мерседес, конечно, но и на деньги шурина такую не купишь. «Насосала у Поганюков», – зашептали злые языки не то с осуждением, не то с завистью, не понимая, каково это – сосать в театре и где только можно и нельзя, ведь на это тоже талант надо иметь.

А что же шурин? Шурин – ничего, смотрит в свою бездну и молчит, и что он в это время думает – никто не знает.

Сын маминой подруги

Я мог бы ещё рассказать про отца шурина, тоже врача, который, в отличие от шурина, смотрит людям в рот, то есть он стоматолог и рвал зубы ещё моей прабабке. Или о его матери, враче-педиатре, – ей уж восемьдесят, а она всё принимает: это у неё мой двоюродный племянник Вадик давеча съел деньги.

Мог бы рассказать про Лёшу Дунина, единственного представителя нетрадиционной ориентации в Угрюмске, не прячущего от общественности своих наклонностей (тайных-то педерастов да педерастов по жизни – хоть отбавляй). Тесть презрительно называет его «дщерич» – он внук его тётки. Лёша Дунин долго искал себе напарника, был неоднократно бит и в итоге – отчаялся, женился и сейчас многодетный папаша.

Мог рассказать и про тётку тестя, которая теперь уж умерла. Судьёй неправедной она была в нашем угрюмском суде, и потому поговаривают, что за то, мол, Бог и наказал её эдаким-то внучком.

Или про сына кума – дяди Яши: его посадили за бандитизм в 90-х. Или про племянника тёти Гади, который по её настоянию ушёл в монастырь и там спился. Или же про дочку дяди Романа, бывшего сожителя тётки, мою ровесницу – она работает в сауне в подвале «Угрюм-Бич» и занимается тем же, чем и жена шурина Вероника, только для всех подряд и в несколько раз дешевле: муж моей кузины Юльки любит к ней заглянуть на дежурстве.

Мог бы – но мне надоело и я не буду.

Расскажу, наконец, про сына маминой подруги, который оказался моим четвероюродным племянником.

У матери есть давнишняя подруга, с которой она работала ещё на рынке, когда торговала шмотками Василия Макарыча. Зовут её тётя Лусинэ, по фамилии Паганян, это по мужу, а в девичестве – Оганесян. И все они там либо Паганяны, либо Оганесяны, – армяне, в общем.

Но вот бабушка этой тёти Лусинэ была по фамилии Парамонкина и приходилась двоюродной сестрой моей бабке по матери Варваре, потому как та тоже до того, как вышла замуж за деда – Николая Столярова, по фамилии своей была Парамонкина. Стало быть, отцы этих двух бабок, моей и армянки тёти Лусинэ, между собой самые что ни есть родные братья.

Бабка эта, Парамонкина, вышла замуж за Оганесяна, родила от него отца тёти Лусинэ, старика Давида, что торговал арбузами возле моста через Мороку, а уж сама тётя Лусинэ от своего мужа Паганяна родила того самого Карена, который и выходит по вот этой арифметике моим четвероюродным племянником.

Мораль отсюда проста: все люди братья, и не стоит ругать никакую нацию, ибо если покопаться, то может так получиться, что ты сам из неё-то и произошёл.

Карен, как и его мать и отец, и раньше его дед, да и прадед, скорее всего, торгует на рынке. Ему двадцать, у него уже есть невеста из угрюмских армян, и скоро он женится. Нарожают они детей: мальчики будут работать на рынке, а девочки повыходят замуж за угрюмских армян. И так по кругу.