С войной не шутят

Никто из похищенных особ этого не понимал, но то, что Оганесов дарил дорогую вещь, понимали все. И принимали подарок. А уж дальше все было делом техники. Как правило, шло по накатанной дорожке.

…Ира Лушникова некоторое время лежала на тахте без движения, будто неживая, лицо у нее было бледным, потом зашевелилась, приоткрыла глаза.

— Где я? — произнесла она едва слышно, подвигала около себя одной рукой, потом другой, замерла, прислушиваясь к пространству.

Было тихо. Ни один звук не доносился до этой богато обставленной комнаты.

— Где я? — шепотом повторила она вопрос.

Отвечать было некому. В комнате никого не было.

— Что со мной?

Она перевернулась набок, облизала языком губы, потом, почувствовав, что ноги у нее открыты, натянула на них платье. В голове шумело, будто рядом плескалась неспокойная вода, в шум крохотными звонкими гвоздиками вколачивался металлический стук: тык-тык-тык-тык, во рту было горько, словно она проглотила таблетку димедрола и не запила ее водой.

Что с ней произошло? На этот вопрос она не могла ответить. Помнила, как зашла в часовую лавку, помнила, как интересовалась «роллексом» для Паши, помнила розовый солнечный свет, заливший улицу выше берегов, помнила улыбающегося лысого человека с костяной тростью в руках…

Стоп-стоп-стоп! В этом человеке, похоже, и зарыта собака. Ира не выдержала, застонала вновь. Затихла, опять погружаясь в какое-то странное, медленно плывущее красное марево, обвяла — марево обдало ее жаром, поволокло куда-то в глубину, сопротивляться течению не было никаких сил, да и не хотелось сопротивляться. Все мышцы, все до единой, у нее были парализованы.

Нельзя быть тряпкой, надо приходить в себя. Она стиснула зубы, едва слышно всосала в себя воздух, выдохнула, снова всосала сквозь зубы воздух, опять выдохнула.

Услышала, как за спиной что-то звякнуло, потом раздались аккуратные тихие шаги. В комнату кто-то вошел. Она перевернулась набок и с трудом — почему-то каждый раз это получалось с великим трудом — открыла глаза.

Посреди комнаты стоял невысокий, с блестящим плоским теменем человек и, откинувшись назад, на костяную палку, украшенную изящной резьбой, смотрел на нее.

— Где я? — спросила Ира.

— В гостях.

— В каких гостях?

— У хороших людей, — лысый коротко хохотнул: — Разве я плохой человек?

Ира хотела ответить резко, но что-то сдержало ее, и она, лишь вяло шевельнув одним плечом, промолчала.

— А? — лысый стукнул костяной палкой по полу, вновь картинно оперся на нее.

— Думаю, гораздо лучше меня вы оцените себя сами.

Внутри лысого, в груди, в животе, вновь заклубился воздух, раздалось довольное рычание:

— Неплохо сказано. Ты — умная девушка.

— Почему вы меня здесь держите?

— Ты мне понравилась, поэтому я тебя тут и держу.

— А если не понравились мне вы?

— Ну, на этот счет, я думаю, мы договоримся, — уверенно произнес лысый, доставая из кармана изящную бархатную коробочку.

Ира мигом вспомнила коробку, которую видела перед этим странным забытьем — в часовой лавке, с роскошным «роллексом». Там коробка, тут коробка…

Не слишком ли много коробок?

Лысый тем временем подцепил ногтем аккуратный золоченый язычок замка, разъял бархатные створки. Внутри коробочки, будто орех в скорлупе, лежал перстенек. Несколько аляповато сделанный, золотой, с синим камнем — сапфиром либо подделкой под него.

— А! — восхищенно воскликнул лысый, поцокал языком. — Это я хочу преподнести тебе.

— Что вы мне все время тыкаете! — с невольным раздражением проговорила Ира. — Мы с вами на брудершафт не пили.

— Это очень легко исправить, — произнес лысый и хлопнул в ладони.

«Сказка какая-то, Восток, — Ира повела головой из стороны в сторону и поморщилась — было больно. — Багдад, Маленький Мук, Алладин и волшебная лампа, Али-баба…»

На хлопок ладоней беззвучно отворилась дверь, и животастый человек вкатил в комнату лакированный деревянный стол на колесиках. На столе стояли два хрустальных бокала, бутылка шампанского с запотевшими холодными боками, еще одна бутылка в серебряном ведерке со льдом и ваза с фруктами.

Отдельно, в золоченой тарелке, добродушным щетинистым зверем высился большой ананас с аккуратно отпиленной и нахлобученной на плод макушкой.

«Али-баба, вылитый Али-баба, — посмотрев на слугу, подумала Ира, вздохнула с неясной тоской: надо было выбираться из этого вертепа. Силой, хитростью, с помощью милиции — как угодно… — А хозяин вообще ни под одно сказочное имя не подходит. В сказках таким людям не дают имен».

Хоть и подумала она про милицию, а с милицией осечка может быть: у этого сказочника там все схвачено, все, от полковника до сержанта, находятся в услужении… Значит, остаются сила и хитрость.