С войной не шутят

— Однако, господина капитан, добро пожаловать, — Фикрят церемонно, будто придворный блюститель этикета, приложил руку к груди. — Приветствую вас тут, — он обвел рукой пол, залитый белым неоновым светом. Русский язык Фикрят знал плохо, слов ему часто не хватало; те слова, которые он знал, корежил безбожно, заменяя слова татарскими, азербайджанскими, персидскими, — эти языки он знал лучше русского.

— Ты, Фикрят, случайно не японец? — спросил у него Никитин.

— Нет. А что?

— Очень похож на иностранца — отвечаешь вопросом на вопрос. На этом корабле, насколько я знаю, вопросы задаю только я, остальные отвечают.

— Извини, господина капитан, — Фикрят вновь прижал руку к груди, лицо его сделалось виноватым.

— Сотвори осетрам небольшой рубансон, пока они живы — пусть кровь стечет. Хвосты, головы и плавники — за борт, икру — в засолку.

— Сейчас тузлук сварится, и я все сделаю, — Фикрят вновь готовно приложил руку к груди, — извини, господина капитан, что не могу предложить свежей икры. Через пятнадцать минут приходи — будет готова.

— Загляну, — пообещал Никитин.

Улов они взяли неплохой — двенадцать осетров за один заброс. И неважно, что пришлось удирать от сторожевика… За такой улов не грех и выпить.

Никитин прошел в закуток, который был отведен ему под каюту, открыл сумку, в которой стояло несколько плоских, похожих на фляжки бутылок, отвинтил пробку у одной из них, глянул в зеркало на собственное отражение и чокнулся с ним:

— Будь здоров!

Спиться он, даже если будет пить в одиночку, не боялся.

А Лена Никитина в это время думала о муже, у нее плаксиво подергивались губы, от обиды и внутренней оторопи, которая не могла пройти уже несколько недель, жгло виски, под нижней челюстью двумя твердыми комками вспухли железки. Идти к врачу, к майору Киричуку, не хотелось.

Временами у нее на глазах появлялись слезы — сами по себе, мир начинал сыро расплываться и ей было трудно дышать.

Она не знала, как будет жить дальше, хотя одно знала твердо: жить будет обязательно.

Футболист получил из Астрахани радиограмму: «Москва просит быстрее выслать заказ. Нельзя ли поторопиться?» Он задумчиво помял пальцами воздух, потом забросил к шефу обратное радио: «Есть возможность купить часть рыбы и икры на берегу. Как быть?»

Оганесов не замедлил прислать ответ: «Покупайте. Честь фирмы дороже расходов».

— Понял, — сказал Футболист и приложил два пальца к голове. Вспомнил присказку насчет того, что к пустой голове руку не прикладывают, приложил пальцы еще раз.

Два катера, Никитина и Карагана, остались промышлять в море, а Футболист направился к берегу: он знал, где, в каком месте и у кого конкретно можно купить рыбу. В Дербенте. Там у него жил старый дружок, давнишний корефан капитан транспортной милиции Вахидов, большой дока по осетровой части.

Через два часа весь улов, который недавно задержал Мослаков, — в лучшем виде обработанный, посоленный, приготовленный для копчения, уже лежал в грузовом трюме катера, которым командовал Футболист.

Футболист был доволен: провел операцию отлично: быстро и качественно.

Капитан Вахидов тоже был доволен: он покрыл все расходы, связанные с задержанием, — хоть в милиции и были все свои, а брали по полной таксе. Единственную поблажку сделали — вернули конфискованный улов, поскольку добыча — это добыча, отнимать ее по горским правилам не принято. Вахидов не только покрыл все расходы, но и кое-что наварил…

Жизнь была хороша, и жить было хорошо. Футболист стоял на носу катера — голенастый, тугогрудый, покачиваясь на толстых ногах-«колотушках», вглядывался в розовое сияющее пространство моря и подставлял лицо ласковому жаркому ветру.

Оганесов слышал, что у Берии — того самого знаменитого Берии, расстрелянного после смерти Сталина, — был молодой, преданный адъютант-грузин в полковничьем чине, который добывал для своего патрона девочек. Оганесову хотелось, чтобы у него тоже был такой расторопный адъютант, но ни Футболист, ни Караган, ни новичок Никитин для этой роли не годились. Приходилось заниматься самому.

Если Оганесов высматривал какую-нибудь девочку, то старался задобрить ее подарками, ласковыми речами, вкусными напитками — брал не мытьем, так катаньем, и почти всегда это у него получалось.

На крайний случай у него всегда оставался запасной вариант — похищение.

— У нас, гордых кавказцев, так принято — похищать красивых женщин, — говорил он, — одаривать их дорогими подарками, наряжать в красивые одежды, украшать золотом и драгкаменьями…

После этих слов Оганесов доставал из кармана черную бархатную коробочку и открывал ее. На подушечке блистало что-нибудь дорогое — кольцо с красным, неземно сияющим, будто далекая планета, рубином или кулон с топазом — и протягивал похищенной красавице.

— Это тебе, дорогая. Пусть камень этот сделает тебя еще красивее, чем ты есть на самом деле, — произносил он хитрую фразу, из которой не было понятно, красивой женщине он преподносит подарок или не очень красивой.