С волками жить

— Я. Мы. История о том, что произошло тут в нашем отпуске сквозь время.

— Окажи мне услугу.

— Разумеется, моя царица людоедов.

— Поспрашивай, нет у них тут какого-нибудь волшебного корня от похмелья, и принеси мне его, только побыстрей.

Он встал, пощипывая себя за талию и бедра.

— Ну как ты можешь говорить, что я жирный? Где?

— Корень, — прохрипела она. — Достань. Живо.

Его нелепые босые ноги утопали прочь по веранде. Из одного мешка поблизости она выволокла полупустую кварту воды «Эвиан», которую жадно и осушила до дна. Как только вода в бутылке кончилась, кончилась и Аманда. Положить предел их гостеванию в деревне стало первым добрым шагом по пути к протрезвлению. Она тихонько полежала на спине, массируя избитые глазные яблоки, о которые колотился драный прилив ее отравленной крови. Пара месяцев маринования в ядах этого места — и белки ее глаз сравняются по цвету с глазами вождя. Питие у этих людей — занятие серьезное, тут все дело в противостоянии всему, что вымывает на волю. У нее не осталось воспоминаний о празднествах вчерашнего вечера, если не считать ноющего подозрения, что в глотку ей насильно вливали нежеланные пиалы этого мерзкого туака, как только она слишком нализалась, чтобы отбиваться, драгоценные лоскутья ее сознания поднесены сырыми в жертву осклабившейся рисовой богине. В комнату забрела уродливейшая кошка во всем мироздании и принялась тереться трепаной своей шерсткой о ее бедра. У животины не было ни хвоста, ни ушей, ни зубов, а мяукала она не громче тоненького вопросительного скрипа. Самоцветные глаза уперлись в нее с суровым безразличием каменного истукана. Она знает, что у меня в уме, подумала Аманда. Это не кошка.

Дрейк вернулся в обществе Хенри и серьезной старухи — полуголой, с потрескавшимися ссохшимися сосками и грубой шевелюрой на голове, спутанно спускавшейся ей до талии. Держалась она с высокомерным профессионализмом, а тыльные стороны ее ладоней покрывала странная геометрия татуировок: тонкие параллельные черточки и переплетавшиеся спирали, подобные треугольники и круги в кругах. Белиан деревни, пояснил Хенри, шаман.

Она присела на корточки подле Аманды, проворной чередой пощупала ей лоб, плечи, руки, бедра, стопы. Из потрепанного мешочка, расшитого бисером, извлекла одинокое белое яйцо, которым принялась тереть Аманде лицо и череп, все это время мурлыча что-то тихонько и гортанно — звучало это примечательно, как детская колыбельная. Держимое яйцо медленно странствовало вниз по левой стороне Амандиного тела, затем медленно поднялось по правой. Закончив, белиан подняла яйцо в воздух у себя над головой, словно бы благословляя, распев ее набрал в громкости и темпе, и тут же с внезапным росчерком резко обрушила яйцо на край фаянсовой тарелки, стоявшей у ее ног. Из треснувшей скорлупы выскользнули белок, желток, завиток клока человеческих волос, оранжевая галька, черное перышко и американский никель с головой бизона. Белиан всматривалась в эту загадочную пакость, напряженно нахмурившись. Долго ничего не говорила. Наконец, откинулась назад, руки на коленях, и заговорила голосом бурым и древним, непослушными слогами, уходившими отзвуками обратно к скудным нескученным вещам, к началам.

До чего просты и немноги шахматные фигуры души, думал Дрейк, на которого могущественная суровость ритуала произвела большое впечатление, — дерево, змея, птица, гора, пещера, медведь. Части всехней истории, игра, в какую играет время с человеческими жизнями.

— Белиан говорит, — перевел Хенри, — проблема у американской дамы не в туаке. Американская дама болеет от слишком много кино. Нехорошо. Кино — это видения, какие бывают у больных людей перед тем, как они умрут.

Аманда испустила двусмысленный стон и прикрыла глаза предплечьем.

— Ладно, — сказал Дрейк, — смотреть — это я могу понять. А если их делать?

— Белиан говорит, если американская дама не излечится в два дня, она принесет курицу в жертву и улетит в мир духов, искать пропавшую душу американской дамы.

— А вот за то, чтоб такое увидеть сейчас же, я бы приплатил, — произнес Дрейк. — Сколько за курицу?

— Прошу тебя, — вымолвила Аманда, не убирая с лица руки, — поблагодари ее от меня взахлеб. Мне уже гораздо лучше. — Она не могла припомнить, когда прежде становилась объектом чьего бы то ни было столь пристального внимания. Сопутствующая печаль ветром пронеслась сквозь нее. Вдруг она села и потянулась к своей сумке. В морщинистую ладонь белиан она втиснула новенький тюбик «Неоспорина». — Это от язв у нее на ногах, — сказала она Хенри. — Скажите ей.