Саалама, руси

Она сказала это неожиданно, не столько для него, сколько для себя. Зачем говорить ему такие глупости? Ведь лучше было просто уйти, ничего не объяснять. Или просто не приходить.

Ливанская отвернулась, глядя на толпу подростков в коридоре. Все было как-то глупо. Глупо и нелепо. И где тот угар, запал, в котором они бесновались перед ее отъездом? Будто свинцовая усталость давила на плечи. Вчера она так и не смогла уснуть, пока не вышла среди ночи из квартиры, не позвонила в дверь старушки соседки и не одолжила у нее бутылку водки. Только после пары глотков по телу, наконец, разлилось успокаивающее тепло.

— Откуда? — его голос прозвучал испуганно, и этот страх был вполне ожидаем.

— Так получилось. — Ливанская устало провела рукой по шее и через силу выдавила: — У меня самолет утром.

Парень молча смотрел на нее пару секунд, а потом тихо спросил:

— Хочешь, чтобы я сейчас поехал с тобой?

Ливанская неопределенно хмыкнула и через его плечо глянула на школьников.

— Твоя девушка не будет против?

Та девочка на них демонстративно не смотрела, сидя на подоконнике и нарочито демонстрируя длинные — очень красивые ноги. Парень, не оборачиваясь, безжалостно бросил:

— Перебьется.

Она подумала секунду, решилась и устало кивнула:

— Тогда хочу.

— Погоди, сумку возьму.

Дети занимались своими делами, будто невзначай кося на нее глаза. Она была здесь неуместна. В той же военной форме, что и вчера, не слишком чистой и не слишком свежо пахнущей. Левая рука не особенно аккуратно перевязана в запястье, сукровица пропитала бинт и присохла, но менять повязку было некогда. Лицо разбито.

— Больно? Ну-ка подними голову! — Муки суетливо теребил ее за плечи, девушка раздраженно сбросила его руку и тряхнула головой. Она машинально провела языком по зубам и сплюнула кровью. Щека будто горела, ребра тоже.

Ливанская утерла губы, избавляясь от режущего песка, и поднялась на локтях:

— Нормально все, нормально. — Она села, прижимая руку к боку, чтобы было не так больно дышать, и глянула на дорогу. Иванов с Додди выбежали вместе с Муки и сейчас на повышенных тонах разбирались с сомалийскими парнями — так горячо, что девушка понимала их через слово.

Парень, который начал бить ее первым, сейчас стоял за спинами товарищей. А вперед лез совсем еще мальчишка — малярийный, с пылающими от жара щеками, то и дело тыча в нее пальцем и визгливо объясняя:

— ШармУта, шарамУта[1].

— Дай посмотрю, — Муки настойчиво повернул к себе ее горящее лицо. — Кровищи-то! Пошли, обработаю. Ну же, поднимайся, — он с силой подхватил ее под мышки, заставляя встать на ноги, но Ливанская неотрывно следила за перебранкой — за тем, как ожесточенно машут руками грязные сомалийские подонки, малолетние выродки, с двенадцати лет обвешанные оружием и источающие острый запах пота и ненависти.

В Москве мальчики и девочки другие — свежие, веселые, юные. Наивные. Она переводила взгляд с одного лица на другое. Красивая у Андрея девчонка: фигура, глаза, длинные волосы. Та увидела, что девушка на нее смотрит, обиженно вздернула нос и отвернулась. Ливанская отвела взгляд.

[1] ШармУта (араб.) — шлюха.

34

Москва. Съемная квартира Ливанской. 19:10.

Когда она открыла дверь, впустив парня, на улице уже смеркалось. Они впотьмах вошли в коридор, девушка пожала плечами:

— Извини, света нет.

— Обойдемся. — Андрей осмотрелся в полумраке. — А где твои вещи?

Ливанская сбросила ботинки:

— К приятелю отвезла. Не буду снимать эту квартиру. Приеду — найду новую.

— Пошли в спальню. — Парень прислонился к стене, девушка рассмеялась и отрицательно покачала головой, но он настойчиво потянул за руку: — Пошли-пошли. В темноте сидеть скучно.

Андрей растянулся на мятом неубранном покрывале, она зашла следом, послушно усевшись на кровать.

— Расскажи мне про Африку. Тебе понравилось там? — в темноте едва угадывался его силуэт и белки глаз.

Ливанская на минуту задумалась: что значит — понравилось? Как там может понравиться?! Хотя, если разобраться: ей понравился Муки, ребята в госпитале. Она втянулась в эту страну, втянулась в ритм жизни, в жару, в специфический, низкий и открытый смех местных, в их гортанный говор, в ночные звуки и звездное небо в остатках жаркого дневного марева, в красное солнце…

— Да, понравилось.

— И ты туда вернешься?

Девушка откинулась на спинку кровати:

— Я же сказала — у меня самолет утром.

— Можно я тебя поцелую?

Она не успела его остановить, парень подтянулся, обхватил длинными сильными пальцами шею и придвинулся вплотную, проигнорировав выставленную вперед руку.

— Просто поцелую.