Саалама, руси

Спустя полчаса они были уже в комнате. Девчонка сидела у Гадетского на коленях и безбожно гнала. Вставило[4] ее как следует. Дербишев вроде бы не слушал, а, сидя в углу за столом, бездумно дымил, глядя в пустоту. Андрей ерзал на диване, то и дело притираясь пахом к ее бедру.

Девчонка тупо хихикала и что-то горячо рассказывала сама себе. Она была обдолбанной настолько, что даже не замечала, как парень лезет ей под майку. Потом до нее дошло, и девчонка послушно наклонилась вперед. Шее и ключицам стало холодно от того, как она щекотно возила по ним мокрым языком. Андрей особо не возражал, но вот что-что, а слюнявая прелюдия ему в этот момент совершенно не сдалась. В ширинке нестерпимо требовательно ныло. Он уклонился от ее губ и неловко стянул с девчонки штаны, собрав их в комок на коленях.

Простые хлопчатобумажные трусики слегка топорщились, в полумраке белели ноги и живот. Хотелось трахаться. На член давило горячее тяжелое тело — было и больно, и хорошо. Он одной рукой нетерпеливо начал шарить по джинсам, пытаясь протолкнуть пуговицу в паз, а другой оттягивал вниз Аминкины трусы. Она, рефлекторно чувствуя сквозь ткань джинсов напряженный член, возилась и сжимала ноги.

Парень открыл на секунду глаза и, вздрогнув, дернулся — Дербишев все так же продолжал сидеть за столом и чадить. Смотрел он на них или нет, но Андрея на секунду даже возбуждение отпустило.

Потом горячая Аминкина ладонь легла ему на ширинку, и он забыл про молчаливого свидетеля. В какой момент тот ушел из комнаты, Андрей не заметил, но через полчаса его уже не было.

31 октября 2009 года. Суббота. Москва. Новогиреево. 09:40.

Проснулся Андрей поздно, с гудящей головой. Герка, действуя на нервы, сучила когтистыми лапами в его волосах. Парень протер заспанные глаза и раздраженно спихнул кошку с дивана. Глянул на часы — на лекции они безнадежно опоздали.

Ему хотелось пить и в туалет, но в ванной шумела вода — там заперлась Аминка. Парень нетерпеливо прошелся по коридору, машинально заглянул в кухню и оторопел — Артем жарил яичницу и приплясывал в такт звучащей в наушниках музыке. Повернувшись, он выдернул проводки из ушей и радостно улыбнулся:

— Доброе утро.

— Ага. И тебе. — Андрей сел на протертый уголок. Он не ожидал, что Дербишев все еще в квартире, и ему стало неловко. Вчера все были пьяные, но что они оба делают тут сегодня? Уж или тот, или другой.

Артему же, казалось, было совершенно наплевать. Он пребывал в самом добродушном расположении духа и продолжал что-то напевать, раскладывая яичницу по трем плохо вымытым тарелкам.

Гадетский несколько минут молча наблюдал, прежде чем спросить:

— А это ничего, что мы вот так?

Тот сначала недоуменно повернулся, а потом радостно махнул рукой:

— А, ты об этом. Да ебитесь сколько хотите. Аминка ж мне как жена. — Он светло улыбнулся. — Мы с ней свои люди. Я ее парня всегда приму как родного. Делай людям добро — и не получишь зла. Есть-то будешь?

Андрей отрицательно покачал головой.

— Ну и зря. Есть надо с утра.

Надолго ли приехал Дербишев, они не спрашивали. И, скорее всего, это было бесполезно. Он сам не знал, куда и когда его занесет, живя в согласии с какими-то внутренними мотивами и порывами. И, конечно, с пожеланиями Матери.

На лекции Андрей теперь ходил в вялой прострации, не понимая и половины того, что им объясняли. Он слушал, записывал, иногда отвечал. Но ничего не запоминал.

После пар их частенько ждал Артем. Он приезжал к институту, садился на поребрик у своего старого битого мотоцикла и, подключаясь к космосу, курил, глядя в небо.

Если Андрей отнекивался и говорил, что им надо заниматься, тот непонимающе смотрел, взмахивал руками и восклицал:

— Ты смотри какой день! Мать дала! — и ему было не важно — светит ли солнце или идет дождь, тепло или холодно. По мнению Дербишева, каждый день был особым только потому, что это дар Матери. — Если Мать дала, надо радоваться, — этой абсурдной формулировкой он заканчивал каждый монолог. Потом кивал на мотоцикл, и они ехали в лес.

Андрей, как и все дети, выросшие без взрослых, мало где бывал. Даже в лагерь в детстве не ездил, потому что некому было подписать разрешение. А так хотелось увидеть хоть что-то за пределами грязной, пропитанной смогом Москвы. Дербишев же за полтора года успел объездить всю Россию. Когда на своем мотоцикле, когда автостопом. Баек про походную жизнь у него было бесконечное множество, и все истории Тема были очень жизненные и до странности позитивные.

В октябре в лесу было холодно. И красиво.

Ребята по щиколотку утопали в серовато-зеленом мху, над озерами клубилась холодная дымка тумана, тихо шумели камыши. Дербишев смотрел на окружающее с умиротворенным спокойствием, будто сам был частью пейзажа. Сюда он вписывался лучше, чем в городскую квартиру, как языческий шаман, сын природы, — в родную стихию.

Обычно они собирали ветки, расстилали старый плед и разводили костер. Аминка лежала, положив голову Андрею на колени, смотрела в небо и теребила его пальцы.