Читаем Сад богов полностью

– Почему смеетесь? Почему смеетесь? – запричитал граф, пытаясь обернуться через плечо. – Не смеяться, а меня тянуть, vite, vite![12]

Подавляя смеховую икоту, я дотащил его почти до берега и оставил, а сам выбрался на сушу. Это спровоцировало новый приступ истерии.

– Не уходить, не уходить! – в панике кричал он. – Я утону. Не уходить!

Игнорируя все эти мольбы, я выбрал семь самых высоких бамбуков, согнул их, пока они не треснули, и повернул к графу, так что они образовали своего рода зеленый мост. Следуя моим указаниям, он перевернулся на живот и стал подтягиваться, пока наконец не выбрался на сушу. Когда он выпрямился во весь рост, вид был такой, будто его нижнюю половину вымочили в растаявшем шоколаде. Зная, как мгновенно высыхает этот вязкий ил, я предложил счистить его тем же бамбуком. Граф испепелил меня одним взглядом.

– Espèce de con![13] – произнес он в сердцах.

Мое поверхностное знание языка не позволило мне перевести слова графа, но страсть, с какой они были произнесены, навела меня на мысль, что их стоит запомнить. Пока мы шли домой, граф весь кипел от злости. Как я и предполагал, ил засох с невероятной скоростью, и казалось, что на нем брюки из светло-коричневых кусочков мозаики. А его филейная часть до того напоминала броневой зад носорога, что я снова чуть не расхохотался.

По неудачному стечению обстоятельств мы подошли к вилле в тот самый момент, когда объемистый «додж», за рулем которого сидел скалящийся бочкообразный Спиро Хакиаопулос, наш самоназначенный ангел-хранитель, подкатил к крыльцу со всей моей семьей, хорошо разогретой вином. Автомобиль остановился, и домашние изумленно уставились на графа. Первым пришел в себя Спиро.

– Божья Мать, миссис Даррелл, – сказал он, улыбаясь во весь рот. – Господин Джерри наказать сукин сын.

Наверняка так же подумали и остальные, однако в пролом ринулась[14] мать.

– Господи, граф! – изобразила она искренний ужас. – Чем вы с моим сыном занимались?

Граф был настолько сражен такой дерзостью, что у него отвалилась челюсть.

– Джерри, дорогой, – продолжала мать, – скорей иди наверх и сними с себя эту мокрую одежду, пока ты не простудился. Хороший мальчик.

– Хороший мальчик?! – взвился граф, взяв высочайшие ноты. – C’est un assassin! C’est une espèce de…[15]

– Ну-ну, дружище. – Ларри приобнял графа за выпачканное плечо. – Уверен, тут какая-то ошибка. Пойдемте выпьем бренди, а заодно переоденетесь. Мой брат за это ответит, будьте уверены. Обязательно понесет наказание.

Он повел распетушившегося графа в дом, а домашние обступили меня.

– Что ты с ним сотворил? – спросила мать.

Пришлось объяснить, что я тут ни при чем, во всем виноват граф, и только он сам.

– Я тебе не верю, – сказала Марго. – Ты всегда так говоришь.

Если бы тут была моя вина, говорю, то я бы с гордостью во всем признался. Эта логика произвела на них впечатление.

– Не важно, черт возьми, виноват Джерри или не виноват, – сказал Лесли. – Главное – результат.

– Дорогой, переоденься, – повторила мать. – А потом приходи ко мне и расскажешь нам, как ты это сделал.

Но происшествие с «Жиртрестом-Пердимоноклем» не дало того эффекта, на который вся семья рассчитывала. Граф упрямо не съезжал, словно нас всех наказывая, и вел себя вдвое агрессивнее прежнего. А вот моя мстительность ушла. Всякий раз, вспоминая, как граф барахтался в канале, я принимался невольно хохотать, а это перевешивало любые оскорбления. И вдобавок, сам того не ведая, он пополнил мой французский словарь новым оборотом. Однажды тот сорвался у меня с языка, когда я сделал ошибку в сочинении. Мой наставник, мистер Кралефский, сильно впечатлился. Он шагал по комнате взад-вперед, сложив руки за спиной, напоминая горбатого гнома в прострации. Услышав же эти слова, он остановился как вкопанный, с выпученными глазами, словно получил удар тока от одного вида поганки.

– Что-что вы сказали? – спросил он севшим голосом.

Я повторил страшное выражение. Мистер Кралефский закрыл глаза, ноздри его трепетали, он даже содрогнулся.

– Где вы это услышали? – спросил он.

Я ответил, что узнал его от нашего гостя графа.

– Вот как. Больше никогда это не повторяйте, вы меня поняли? Никогда! Поймите, иногда даже аристократы в минуты стресса могут неудачно высказаться. Нам же не пристало брать с них пример.

Что ж тут непонятного. Граф упал в канал и пережил сильный стресс.

Но графская сага на этом не закончилась. Как-то за завтраком, спустя неделю после отъезда гостя, Ларри признался, что неважно себя чувствует. Мать надела очки и смерила его критическим взглядом.

– В каком смысле неважно?

– Не сравнить с моим обычным, мужественным, энергичным состоянием.

– Какие-то боли?

– Нет, никаких болей. Просто вялость, тоска, ощущение выпотрошенности, как будто я провел ночь с графом Дракулой. Но все-таки, хочется думать, наш недавний гость не был вампиром.

– Выглядишь ты нормально, – сказала мать. – Но лучше бы все же показаться врачу. Доктор Андручелли в отпуске, так что я попрошу Спиро привезти к нам Теодора.

Перейти на страницу:

Все книги серии Трилогия о Корфу

Моя семья и другие звери
Моя семья и другие звери

«Моя семья и другие звери» – это «книга, завораживающая в буквальном смысле слова» (Sunday Times) и «самая восхитительная идиллия, какую только можно вообразить» (The New Yorker). С неизменной любовью, безупречной точностью и неподражаемым юмором Даррелл рассказывает о пятилетнем пребывании своей семьи (в том числе старшего брата Ларри, то есть Лоуренса Даррелла – будущего автора знаменитого «Александрийского квартета») на греческом острове Корфу. И сам этот роман, и его продолжения разошлись по миру многомиллионными тиражами, стали настольными книгами уже у нескольких поколений читателей, а в Англии даже вошли в школьную программу. «Трилогия о Корфу» трижды переносилась на телеэкран, причем последний раз – в 2016 году, когда британская компания ITV выпустила первый сезон сериала «Дарреллы», одним из постановщиков которого выступил Эдвард Холл («Аббатство Даунтон», «Мисс Марпл Агаты Кристи»).Роман публикуется в новом (и впервые – в полном) переводе, выполненном Сергеем Таском, чьи переводы Тома Вулфа и Джона Ле Карре, Стивена Кинга и Пола Остера, Иэна Макьюэна, Ричарда Йейтса и Фрэнсиса Скотта Фицджеральда уже стали классическими.

Джеральд Даррелл

Публицистика

Похожие книги

Ада, или Отрада
Ада, или Отрада

«Ада, или Отрада» (1969) – вершинное достижение Владимира Набокова (1899–1977), самый большой и значительный из его романов, в котором отразился полувековой литературный и научный опыт двуязычного писателя. Написанный в форме семейной хроники, охватывающей полтора столетия и длинный ряд персонажей, он представляет собой, возможно, самую необычную историю любви из когда‑либо изложенных на каком‑либо языке. «Трагические разлуки, безрассудные свидания и упоительный финал на десятой декаде» космополитического существования двух главных героев, Вана и Ады, протекают на фоне эпохальных событий, происходящих на далекой Антитерре, постепенно обретающей земные черты, преломленные магическим кристаллом писателя.Роман публикуется в новом переводе, подготовленном Андреем Бабиковым, с комментариями переводчика.В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Владимир Владимирович Набоков

Классическая проза ХX века
Ада, или Радости страсти
Ада, или Радости страсти

Создававшийся в течение десяти лет и изданный в США в 1969 году роман Владимира Набокова «Ада, или Радости страсти» по выходе в свет снискал скандальную славу «эротического бестселлера» и удостоился полярных отзывов со стороны тогдашних литературных критиков; репутация одной из самых неоднозначных набоковских книг сопутствует ему и по сей день. Играя с повествовательными канонами сразу нескольких жанров (от семейной хроники толстовского типа до научно-фантастического романа), Набоков создал едва ли не самое сложное из своих произведений, ставшее квинтэссенцией его прежних тем и творческих приемов и рассчитанное на весьма искушенного в литературе, даже элитарного читателя. История ослепительной, всепоглощающей, запретной страсти, вспыхнувшей между главными героями, Адой и Ваном, в отрочестве и пронесенной через десятилетия тайных встреч, вынужденных разлук, измен и воссоединений, превращается под пером Набокова в многоплановое исследование возможностей сознания, свойств памяти и природы Времени.

Владимир Владимирович Набоков

Классическая проза ХX века