– Почему смеетесь? Почему смеетесь? – запричитал граф, пытаясь обернуться через плечо. – Не смеяться, а меня тянуть,
Подавляя смеховую икоту, я дотащил его почти до берега и оставил, а сам выбрался на сушу. Это спровоцировало новый приступ истерии.
– Не уходить, не уходить! – в панике кричал он. – Я утону. Не уходить!
Игнорируя все эти мольбы, я выбрал семь самых высоких бамбуков, согнул их, пока они не треснули, и повернул к графу, так что они образовали своего рода зеленый мост. Следуя моим указаниям, он перевернулся на живот и стал подтягиваться, пока наконец не выбрался на сушу. Когда он выпрямился во весь рост, вид был такой, будто его нижнюю половину вымочили в растаявшем шоколаде. Зная, как мгновенно высыхает этот вязкий ил, я предложил счистить его тем же бамбуком. Граф испепелил меня одним взглядом.
–
Мое поверхностное знание языка не позволило мне перевести слова графа, но страсть, с какой они были произнесены, навела меня на мысль, что их стоит запомнить. Пока мы шли домой, граф весь кипел от злости. Как я и предполагал, ил засох с невероятной скоростью, и казалось, что на нем брюки из светло-коричневых кусочков мозаики. А его филейная часть до того напоминала броневой зад носорога, что я снова чуть не расхохотался.
По неудачному стечению обстоятельств мы подошли к вилле в тот самый момент, когда объемистый «додж», за рулем которого сидел скалящийся бочкообразный Спиро Хакиаопулос, наш самоназначенный ангел-хранитель, подкатил к крыльцу со всей моей семьей, хорошо разогретой вином. Автомобиль остановился, и домашние изумленно уставились на графа. Первым пришел в себя Спиро.
– Божья Мать, миссис Даррелл, – сказал он, улыбаясь во весь рот. – Господин Джерри наказать сукин сын.
Наверняка так же подумали и остальные, однако в пролом ринулась[14] мать.
– Господи, граф! – изобразила она искренний ужас. – Чем вы с моим сыном занимались?
Граф был настолько сражен такой дерзостью, что у него отвалилась челюсть.
– Джерри, дорогой, – продолжала мать, – скорей иди наверх и сними с себя эту мокрую одежду, пока ты не простудился. Хороший мальчик.
– Хороший мальчик?! – взвился граф, взяв высочайшие ноты. –
– Ну-ну, дружище. – Ларри приобнял графа за выпачканное плечо. – Уверен, тут какая-то ошибка. Пойдемте выпьем бренди, а заодно переоденетесь. Мой брат за это ответит, будьте уверены. Обязательно понесет наказание.
Он повел распетушившегося графа в дом, а домашние обступили меня.
– Что ты с ним сотворил? – спросила мать.
Пришлось объяснить, что я тут ни при чем, во всем виноват граф, и только он сам.
– Я тебе не верю, – сказала Марго. – Ты всегда так говоришь.
Если бы тут была моя вина, говорю, то я бы с гордостью во всем признался. Эта логика произвела на них впечатление.
– Не важно, черт возьми, виноват Джерри или не виноват, – сказал Лесли. – Главное – результат.
– Дорогой, переоденься, – повторила мать. – А потом приходи ко мне и расскажешь нам, как ты это сделал.
Но происшествие с «Жиртрестом-Пердимоноклем» не дало того эффекта, на который вся семья рассчитывала. Граф упрямо не съезжал, словно нас всех наказывая, и вел себя вдвое агрессивнее прежнего. А вот моя мстительность ушла. Всякий раз, вспоминая, как граф барахтался в канале, я принимался невольно хохотать, а это перевешивало любые оскорбления. И вдобавок, сам того не ведая, он пополнил мой французский словарь новым оборотом. Однажды тот сорвался у меня с языка, когда я сделал ошибку в сочинении. Мой наставник, мистер Кралефский, сильно впечатлился. Он шагал по комнате взад-вперед, сложив руки за спиной, напоминая горбатого гнома в прострации. Услышав же эти слова, он остановился как вкопанный, с выпученными глазами, словно получил удар тока от одного вида поганки.
– Что-что вы сказали? – спросил он севшим голосом.
Я повторил страшное выражение. Мистер Кралефский закрыл глаза, ноздри его трепетали, он даже содрогнулся.
– Где вы это услышали? – спросил он.
Я ответил, что узнал его от нашего гостя графа.
– Вот как. Больше никогда это не повторяйте, вы меня поняли? Никогда! Поймите, иногда даже аристократы в минуты стресса могут неудачно высказаться. Нам же не пристало брать с них пример.
Что ж тут непонятного. Граф упал в канал и пережил сильный стресс.
Но графская сага на этом не закончилась. Как-то за завтраком, спустя неделю после отъезда гостя, Ларри признался, что неважно себя чувствует. Мать надела очки и смерила его критическим взглядом.
– В каком смысле неважно?
– Не сравнить с моим обычным, мужественным, энергичным состоянием.
– Какие-то боли?
– Нет, никаких болей. Просто вялость, тоска, ощущение выпотрошенности, как будто я провел ночь с графом Дракулой. Но все-таки, хочется думать, наш недавний гость не был вампиром.
– Выглядишь ты нормально, – сказала мать. – Но лучше бы все же показаться врачу. Доктор Андручелли в отпуске, так что я попрошу Спиро привезти к нам Теодора.