Либби ничуть не удивило, что об этом известно домоправительнице. Маргарет, скорее всего, знала все, что происходит в этом доме.
– То есть, по сути, я пока держусь в секрете?
– Я хранила этот секрет, чтобы защитить и себя, и тебя, – молвила Элайна. – Мне бы не хотелось кому-то говорить, что я отдала тебя в семью МакКензи, потому что мне было очень стыдно. А потом я считала, что будет нечестно с моей стороны вдруг взять и нарисоваться перед тобой. Мне не хотелось превращать твою жизнь в некое реалити-шоу.
– Какая заботливая мать, – вставила Лофтон.
– Тебе легко говорить, – с неожиданной для себя горечью ответила ей Либби. – С тобой она не притворялась, будто тебя не существует.
– Я никогда не притворялась, – возразила Элайна.
– Но ты мне так и не сказала правду.
– Я еще много лет назад приняла условие, что твои родители сами решат, когда и как тебе это раскрыть. Твой отец обещал, что он все тебе расскажет, и я в это поверила. Но даже при первом приближении к тебе я поняла, что он этого так и не сделал.
– То-то мне всегда казалось немного странным, что Джинджер вдруг позвонила мне, и пригласила фотографировать ее свадьбу.
– Маргарет мне сказала, что Джинджер собирается замуж, и я предложила устроить свадьбу в Вудмонте с условием, что фотографом там будешь ты.
– Очень умно.
– Мне хотелось поближе тебя узнать в более естественных обстоятельствах.
Элайна инстинктивно чуть подалась к Лофтон, словно нуждаясь в ее поддержке. Лофтон тут же обняла рукой худенькие плечи матери, и Либби, как никогда еще, почувствовала себя с ними посторонней.
– Очень признательна, что сегодня ты нашла время со мной поговорить, – сухо произнесла она.
– Но ты ведь сюда еще приедешь, правда? – торопливо спросила Элайна.
– Не знаю.
Лицо у Лофтон нахмурилось от подозрительности и гнева.
– Моя дверь для тебя всегда открыта, – сказала Элайна. – Я хочу, чтобы ты знала: в мире ты не одинока и у тебя есть семья.
– Я уже даже и не знаю, Элайна, что это слово означает.
Глава 22
Проглянув сквозь занавески, солнце скользнуло лучами по закрытым глазам. Прихватив подушку, Либби откатилась в сторону. В голове тяжело стучала кровь, в душе было бесприютно, и не наблюдалось ни малейшего намека на аппетит.
Убрав разметавшиеся волосы с глаз, Либби дотянулась до телефона и посмотрела, сколько времени. Она уже и припомнить не могла, когда последний раз спала так долго, – разве что когда рядом с ней был Джереми и они вдвоем умышленно коротали утренние часы в постели. В те далекие дни секс для них был чистым удовольствием. Перед ними не было никаких важных задач, никакой тревоги за будущее, никакой горечи неудач. Порой Либби очень тосковала по тем дням.
Как только она уехала от Элайны, первым ее малодушным побуждением было позвонить Джереми. Он всегда был ее лучшим, самым доверительным другом, и он много раз терпеливо выслушивал переживания Либби насчет отсутствия у нее какой-то медицинской родословной. И именно полнейшая непредсказуемость ее генных проявлений когда-то побудила их обоих обратиться за соответствующей консультацией к специалистам еще до того, как они попытались первый раз зачать ребенка. И когда за этим последовал выкидыш, Либби задумалась, не является ли тому причиной ее генетическая предрасположенность.
Машинально она открыла в телефоне инстаграмную страницу Джереми. Там была фотография небольшой дорожной сумки с предметами первой необходимости, на которой значилось: «
Либби долго глядела на эту фотографию. Когда она еще в первый раз была беременна, то храбро уносилась мыслями далеко вперед, думая о том, как будут проходить у нее роды и что она сложит с собою в сумку, отправляясь в больницу. На третьей беременности она уже не позволяла себе подобных размышлений, покуда не достигла двенадцатинедельного срока. И лишь тогда ей выдались пара чудесных недель, когда она позволила себе о чем-то грезить…
Интересно, Элайна собирала с собой в больницу сумку, когда была уже совсем на сносях? И была ли в Нью-Джерси Оливия, когда Либби родилась, – или бабушка предоставила своей любимой и единственной внучке разрешаться там одной?
Чем больше Либби узнавала об Оливии, тем сильнее она ей не нравилась.
Проглотив теснивший горло комок, Либби наконец встала на ноги и, переместившись на кухню, загрузила кофеварку. Спустя двадцать минут Либби уже успела принять душ и одеться в черный брючный костюм с белой блузкой и туфлями на низкой шпильке.
Стоило ей вдохнуть запах кофе, как Либби воспрянула духом. Настроение было, конечно же, далеким от эйфории, но она знала, что если не станет опускать руки, то мало-помалу разрулит ситуацию. Все же есть какая-то магия в чашке крепкого ароматного кофе! Он восстанавливает душевное равновесие и исцеляет раны.