Сад нашей памяти

Она сняла очки для чтения и помассировала переносицу. Стоило ей перестать занимать себя работой, как мысли вновь перенеслись к Элайне.

Им предстоит еще не один нелегкий разговор, но пока Либби не справится с окончательным этапом своей последней работы, ей не стоит отвлекаться.

Хорошенько отведя назад плечи, Либби распрямила спину, пытаясь избавиться от постоянной сутулой позы, что возникала, когда она склонялась к видоискателю или к компьютерному экрану.

Сев в кресло на крыльце, она бережно распечатала бандероль. Внутри лежало послание, написанное четким аккуратным почерком, показавшимся ей знакомым. Записка была от Элайны.

В нашей семейной истории есть много чего интересного, чем можно бы поделиться, но мне показалось, тебе было бы лучше начать с первого садового дневника Оливии. Она тогда была всего на десять лет моложе, чем ты сейчас, и, быть может, этот дневник поможет тебе понять и отдельные ее решения в дальнейшей жизни. Когда мы обе без суеты и спешки обмозгуем нашу последнюю встречу, я буду очень рада с тобой поговорить.

Всего наилучшего, Элайна.

Либби погладила пальцами состарившийся и побледневший за полвека кожаный переплет. Он был стянут уже выцветшей голубой лентой, что не давала раскрываться страницам. Либби осторожно сняла ленту. Стоило ей открыть дневник, как в корешке что-то хрустнуло и издало скрип. На титульной странице, подписанной четким красивым почерком, значилось: «Садовый дневник за 1942 год. Оливия Веллингтон Картер».

Почерк Оливии был аккуратным и размеренным. И от осознания того, что рукописная манера Оливии и Элайны очень напоминает ее собственную, на душе у Либби немного потеплело.

Когда она перевернула первую страницу, из дневника выпали две черно-белые фотографии, засунутые поближе к корешку, чтобы не помялись. На первом снимке были запечатлены две молодые женщины, которые стояли перед большущим «Понтиаком», припаркованным у магазина.

Старшей из них было на вид лет двадцать с небольшим. Одета она была в красивый, шитый по фигуре, костюм, и на улыбающихся губах у нее пылала яркая помада, чего не пригасили даже скудные возможности черно-белой фотографии. Второй особе было чуть больше пятнадцати. Она была в рабочем полукомбинезоне и ничуть не улыбалась. Скорее, она даже с нетерпением глядела в объектив. Автомобиль стоял перед тем самым зданием магазина, который только что взялась ремонтировать Сьерра в партнерстве с Либби.

Перевернув фотографию, Либби прочитала: «Оливия Картер (с Сэйди Томпсон)».

Сэйди. Та самая девушка, что нацарапала свое имя на стекле зимнего сада. Либби вгляделась пристальнее в ее лицо, сознавая, что той сейчас уже за девяносто – если она, конечно же, еще жива.

Остальные несколько фотографий представляли Оливию, стоящую возле оранжереи, но больше не было ни единого изображения Сэйди.

На всех снимках Оливия была со вкусом одета, ее уборы неизменно включали шляпу, перчатки и чулки, что, надо полагать, было непросто в пору Мировой войны.

Последняя фотография являла Оливию с младенцем на руках. Улыбка ее казалась немного натянутой, а в глазах сквозила печаль. Эта странность сильно поразила Либби. Женщина, пережившая несколько выкидышей и наконец родившая дитя! Однако она вовсе не казалась счастливой. Либби перевернула фотографию. Там было лаконично указано: «Весна 1943 г.».

Она бережно засунула фотографии обратно к корешку дневника, затем перевернула страницу к первой записи. Там красовался нарисованный букет пионов. Их красные нежные лепестки были выписаны с такой тщательностью, что казались почти живыми. Толстые зеленые стебли с густыми листьями шли по краю страницы, увязанные снизу широкой синей лентой. Рядом с рисунком была написана цитата из сонета Элизабет Баррет Браунинг: «Возлюбленный, ты мне дарил цветы…»

– Привет, что это у тебя? – поднялась по ступеням крыльца Сьерра.

– Элайна прислала мне первый садовый дневник Оливии.

– Зачем?

– Ну, типа история семьи. Оливия была ведь бабушкой Элайны. Она в свое время перенесла несколько неудавшихся беременностей, и она же была главным организатором моего удочерения.

– Ничего себе, – фыркнула Сьерра, усаживаясь в соседнее кресло.

– Я полагаю, что в некотором смысле мы с ней родственные души, – продолжала Либби. – Хотя если бы у моей внучки родился ребенок, я бы наверняка сделала все возможное, чтобы помочь ей его сберечь.

Склонившись к плечу Либби, Сьерра вгляделась в страницу дневника.

– А она потрясающе рисовала.