– Они совсем другие, – покачал головой вожак. – Они еще дальше от нас, чем те, кто пришел из города. У них больше общего с людьми, чем с нами.
– Люди собираются их растерзать, не так ли сказал Вуф-Вуф?
Вожак знал, что прямо в это мгновение патрульные драконы, сыщики из околотка и маги идут по северному лесу к старой стоянке племени, наученные Вулфом. И пока все они там – стая может незамеченной проскользнуть к южному лесу, раствориться в нем серой многоголовой змеёй. Увернуться от обещания взять с собой этих недооборотней и их пожилого прадеда, которые будут обузой, чуждостью, опасностью…
Нельзя увернуться от обещания и остаться вожаком. Стая идёт за тем, кто камень, а не за тем, кто труха.
– Мир меняется, – сварливо сказала старуха. – Если мы будем меняться вместе с ним, то сможем прожить еще немного.
Вожак в последний раз окинул взглядом детей, сердито встряхнулся. Волховы внуцы не должны оставлять на гибель своих и даже недо-своих. Вожак мотнул головой, и девочки вместе с пожилым оборотнем заняли свое место в хвосте стаи.
А потом, не издав больше ни звука, она заскользила мимо мохнатой многоногой гусеницей, растворяясь во мраке старого южного тоннеля. Дикуны возвращались в голодные земли, а с ними уходили пять семей оседлых оборотней и получеловеческие дети, потому что в голодных землях у них была хоть какая-то возможность выжить.
Вулф смотрел им вслед и думал, что мир помешался. Его собственный мир помешался два дня назад на поляне голодного леса, когда он впервые увидел своими глазами дикунов, когда слушал и слышал их, когда понял, что в их словах может быть больше правды, чем во всём, что он знал до сих пор.
– Ну что тут скажешь, – протянул Угун и переступил с ноги на ногу, – здорово ты отделался от девчонок.
Детектив пожал плечами, достал порткост. Очень долго выбирал косточку, очень тщательно возвращал порткост в карман. Глубоко втянул костный мозг.
– Тупица ты, Угун, – хрипло сказал он, развернулся и быстро пошел к выходу из пещер, в сторону, противоположную той, куда ускользнула стая.
Из ниш, с валунов и уступов спускались гоблины, бежали проверять свои схованки с жалкими запасами. Некоторые возмущенно орали, другие орали радостно, и на их крики тут же сбегались другие гоблины, начиналась возня, потасовки, ругань.
– Эй! – заорала старшуха вслед детективу. – Ты далеко собрался-то? Вчера еще одна гоблинка пропала, молодая, здоровая! Когда ты их искать-то будешь?
Светлый льняной костюм растворился в темноте пещер, и только визги соплеменников были старшухе ответом. Уперев руки в бока, она обернулась к Угуну:
– И что это значит? Он же сказал, что найдет их! Он во что нас втянул, а, недомерок?
Писарь, морща лоб, долго смотрел во мрак, где скрылся оборотень, потом плечи его поникли. Виновато пригнув голову, гоблин ответил:
– Вулф не сказал, что
10. Дуб
Культовое дерево для многих народов, символ непоколебимости и основательности. Дуб немного волшебный, ведь он способен меняться, оставаясь прежним.
Дирижер
Мы не до конца оценили масштаб бедствия. И могли ли мы его оценить, ведь не знали, в чем причина хаоса, который творился на улицах Большого Истока. Если бы мы знали причину, то могли бы устранить ее и погасить безумие, захлестнувшее город. Пока же приходилось гасить очаги возгорания и наблюдать за тем, как на глазах рушится привычный нам мир.
Мы на Большом Истоке ко многому привыкли. Чудеса на каждом шагу для нас суровые будни, наша реальность. Но по дороге в полицейский участок я видел много такого, что даже мне показалось чересчур.
На улице Красных Искр тетушка Пиу сидела в кресле на балконе третьего этажа и со зловещим хохотом кидалась гром-пакетами в проезжавшие мимо автомобили. Повезло, что гром-пакеты просрочены, порох отсырел, запалы вынуты, а иначе быть беде. Водители отделались только разбитыми лобовыми стеклами, но никто не осмелился остановиться, подняться к старушке и объяснить ей, что поступать так нельзя. Вдруг у нее есть свежий гром-пакет, а тут кто-то ее жизни учить вздумал. Смельчаков не нашлось.
На улице Первооткрывателей полупрозрачный Дима Стекляшка сидел на тротуаре и прихлебывал водку из бутылки, обернутой в бумажный пакет. Выглядел он потерянным, измученным и грустным, а плакат за его спиной красноречиво подтверждал мою догадку. На белом листе бумаги, приклеенном скотчем к витрине магазина «Цветы 24», было написано: