Сады Луны

— Разумеется, это грёза, побег во сне. Быть может, думает Крупп, на этот раз он вправду сбежит. Дураком ведь Круппа не назовёшь, в конце-то концов. Толстым, ленивым, неопрятным — да; склонным к излишествам — конечно; несколько неуклюжим в обращении с тарелкой супа — практически наверняка. Но не дураком. Настали такие времена, когда мудрым пора сделать выбор. Ведь мудро же полагать чужие жизни менее важными, чем собственную? О, весьма мудро. Да, Крупп мудр.

Он остановился, чтобы перевести дыхание. Холмы и солнце над ними, казалось, ничуть не приблизились. Таковы эти сны — спешат, словно юность, которая изо всех сил старается быстрее стать зрелостью, опрометчивая цель, не оставляющая дороги назад — но кто же сейчас помянул юность? Точнее, одного конкретного юношу?

— Несомненно, не мудрый Крупп! Мысль его блуждает, — тут Крупп великодушно прощает себе каламбур, — измученная болью в ступнях, утомлённых, о нет, полустёртых от такого безрассудного странствия. Наверняка уже появились волдыри. Нога сетует и умоляет умастить себя тёплым и мягким бальзамом. И подруга её также возвышает голос в общем хоре. Ах! Какая литания! Какой вопль отчаяния! Но оставьте жалобы, милые мои крылья бегства! Разве далеко нам осталось до солнца? Вот ведь оно — прямо за холмами, в этом Крупп уверен. Несомненно, не дальше. О да, несомненно, как вечное вращенье монеты — но кто говорил о монетах? Крупп заявляет о своей непричастности!

В его сон ворвался ветер с севера и принёс с собой запах дождя. Крупп начал застёгивать свой поношенный кафтан. Он втянул живот, пытаясь справиться с последними двумя пуговицами, но преуспел лишь с одной.

— Даже во сне, — проворчал Крупп, — чувство вины не умолкает.

Он прищурился от ветра.

— Дождь? Но ведь год только лишь начался! Разве идёт дождь весной? Никогда прежде Крупп не задумывался над такими приземлёнными материями. Быть может, этот запах — лишь собственное дыхание озера. Да, воистину. Этот вопрос решён, — он покосился в сторону тёмной гряды облаков над озером Азур. — Должен ли Крупп бежать? О нет! Где же тогда его гордость? Его достоинство? Не единожды являли они свой лик во снах Круппа. Неужто не найдётся какого-то укрытия на сей дороге? Ах, ступни Круппа иссечены, превратились в окровавленные лохмотья дрожащей плоти! А это что такое?

Впереди возник перекрёсток. На пологом склоне рядом пристроилось здание. Из-под ставней сочился свет свечей. Крупп улыбнулся.

— Ну конечно, трактир! Далёким был путь, и велика нужда утомлённого странника в отдыхе и подкреплении. Ибо таков Крупп — умудрённый путешественник, который заткнул за пояс множество лиг, не говоря уж о том, что прошёл их. — Он заторопился вперёд.

У перекрёстка высилось толстое голое дерево. На одной из веток висело и скрипело, покачиваясь на ветру, что-то вытянутое, завёрнутое в мешок. Крупп лишь бросил туда мимолётный взгляд и начал подниматься по тропинке к дому.

— Неразумный выбор, провозглашает Крупп. Трактиры для покрытых пылью путников не должны стоять на холмах. Проклятье подъёма в том, чтобы видеть, сколь много ещё осталось. Следует сообщить об этом владельцу. Когда сладкий эль утешит горло, куски сочного красного мяса и жареного ямса успокоят желудок, а чистые, умащённые повязки коснутся ступней. Таковые действия должны получить преимущество перед описанием недостатков планирования, по мнению Круппа.

Его монолог утонул в одышке, пока Крупп карабкался по тропинке. Оказавшись у дверей, он был уже настолько вымотан, что даже не огляделся, а просто толкнул потёртую створку, и она отворилась под скрип ржавых петель.

— Увы! — воскликнул Крупп, отряхивая пыль с рукавов кафтана. — Прошу подать пенную кружку этому… — Его голос стих, когда человечек разглядел обращённые к нему грязные лица. — Сдаётся, дела здесь идут не слишком хорошо, — пробормотал он. Это действительно был трактир, или, по крайней мере, здесь был трактир лет сто назад. — В воздухе ночи пахнет дождём, — объявил Крупп полудюжине нищих, которые сидели на корточках вокруг толстой сальной свечи на земляном полу.

Один из бродяг кивнул.

— Мы удостоим тебя аудиенции, бедолага, — он указал рукой на соломенный матрас. — Садись и развлеки нас разговором.

Крупп приподнял бровь.

— Крупп немало польщён вашим приглашением, государь, — он опустил голову и шагнул вперёд. — Но, пожалуйста, не думайте, что ему нечем почтить это достойное собрание. — Человечек закряхтел и уселся, скрестив ноги, а потом обратился к тому бродяге, который заговорил с ним: — Крупп переломит хлеб со всеми вами. — Он извлёк из рукава небольшую буханку ржаного хлеба; в другой руке появился хлебный нож. — Друзьям и незнакомцам равно известен Крупп, что сидит ныне пред вами. Житель сверкающего Даруджистана, волшебного самоцвета в венце Генабакиса, сочного, зрелого плода, готового к жатве. — Человечек вытащил головку сыра и широко улыбнулся обращённым к нему лицам. — И это — его сон.