Сады Луны

Факелы, которые освещали самые оживлённые перекрёстки, представляли собой полые трубки, вгрызавшиеся почерневшими железными пальцами в пемзовый камень. Из старинных изъязвлённых медных труб с шипением вырывался газ и питал огонь в чашах из пористого камня — пляшущие языки пламени голубовато-зелёного оттенка. Газ поднимался из огромных пещер под городом и распределялся с помощью гигантских клапанов. Заботились о них Серолицые — безмолвные мужчины и женщины, которые, словно призраки, ходили под мощёными улицами города.

Вот уже девять веков дыхание газа питало по крайней мере один из городских кварталов. И хотя иногда пожары в жилых домах разрушали трубы и пламя вздымалось к небесам на сотни футов, Серолицые не сдавались, они затягивали потуже оковы и ставили на колени своего невидимого дракона.

Под крышами скрывался мир, вечно утопающий в голубоватом сиянии. Оно отмечало главные улицы и кривые, узкие переходы рынков. Но в остальных двадцати тысячах переулков города, по которым едва бы проехала и двухколёсная тележка, царила тень, тревожимая лишь случайным факелом горожанина да сферическими фонарями городской стражи.

Днём крыши были ярко освещены жарким солнцем, увешаны трепещущими на ветру с озера знамёнами повседневной жизни. Ночью луна и звёзды освещали мир, затканный паутиной пустых бельевых верёвок и их хаотическими тенями.

Этой ночью среди пеньковых верёвок и призрачных теней скользила одинокая фигура. Вверху серп луны, словно сабля некоего бога, рассекал тонкие облака. Человек был с ног до головы туго замотан в замазанную сажей ткань. Лицо его тоже было скрыто повязкой, оставлявшей только узкую щель для глаз, которые пристально осматривали ближайшие крыши. На груди человека крест-накрест сходились чёрные ремни с кармашками и петлями для орудий его ремесла: мотков медной проволоки, железных напильников, трёх металлических пил, обёрнутых в промасленный пергамент, древесного клея и кубика сала, катушки с рыбацкой леской, а также — под левой рукой — узкого кинжала и метательного ножа.

Кончики мокасин вора были вымочены в смоле. Пересекая плоские крыши, он старался не переносить весь свой вес на носки, чтобы полудюймовый слой липкого дёгтя остался почти нетронутым. Юноша подошёл к краю здания и выглянул. Тремя пролётами ниже угнездился небольшой сад с фонтаном, их тускло освещали четыре газовых фонаря, установленные по углам мощёной террасы. Пурпурный свет отражался в листве и поблёскивал на воде, которая катилась по нескольким каменным ступеням в неглубокий бассейн фонтана. На скамейке у фонтана сидел стражник — спал, положив копьё на колени.

О поместье Д'Арле часто упоминали в разговорах среди даруджистанской знати, особенно в связи с младшей дочерью — девицей на выданье. У юной красавицы было много поклонников, и теперь множество подарков, самоцветов да украшений хранились в её спальне.

И хотя подобные рассказы в высшем свете были так же популярны, как пирожные, мало кто из простолюдинов обращал на них внимание, — если вообще их слышали. Но некоторые слушали очень внимательно, мыслей своих никому не сообщали, но были подозрительно любопытны к подробностям.

Глядя на дремлющего в саду стражника, Крокус Новичок решал, как быть дальше. Прежде всего следовало выяснить, которая из комнат обширного поместья принадлежит девице Д'Арле. Крокус не любил гадать, но давно обнаружил, что в вещах такого сорта его мысли, ведомые одной только интуицией, часто сами находят решение.

Почти наверняка на верхнем этаже — это ведь покои младшей и прекраснейшей дочери рода Д'Арле. И балкон с видом на сад.

Он перевёл взгляд со стражника внизу на стену прямо под ним. Три балкона, но лишь один, слева, был на третьем этаже. Крокус отодвинулся и бесшумно скользнул по крыше, пока не остановился, как ему показалось, точно над балконом, а потом вновь подвинулся к краю и выглянул.

Футов десять, не больше. По обеим сторонам балкона поднимались резные колонны из крашеного дерева. Ярдом ниже их соединяла полукруглая арка. Бросив последний взгляд на стражника, — тот по-прежнему не шевелился, а копьё не выглядело так, будто вот-вот упадёт на плиты и зазвенит, — Крокус свесился со стены.

Смола на мокасинах прочно пристала к карнизу. Зацепок для рук было предостаточно, потому что резчик глубоко прошёлся по дереву, а солнце и ветер заставили краску потрескаться. Крокус спустился по одной из колонн, и его ноги коснулись перил балкона там, где те входили в стену. В следующий миг Крокус уже сжался на шлифованных плитках балкона, в тени железного столика и кресла с подушками.