Сады Приапа, или Необыкновенная история величайшего любовника века

— Запомните; вы одинаково далеки от правых и левых, от люмпенов и аристократов, от… кстати, это ваш спичрайтер придумал сюжет с вашим несостоявшимся шутовским баронством? В «Комсомольце», кажется, была заметка…

— Что ты все о спичрайтере?! Его, считай, уже нет.

— Я в принципе говорю, шеф. Все это раздражает людей, уводит в сторону. Все это только в минус.

Уд недовольно отмалчивался.

— Ну хотя бы эта ваша разрекламированная затея построить в Реутове храм в честь святого Вонифатия, — продолжал Голосковкер. — Известно, этому Вонифатию ставят свечки от запоев и вообще этот святой исцеляет от пристрастия к вину. Так?

— Дальше. Дальше, — буркнул Уд.

— И ни для кого не секрет, шеф, что в этой стране вы ведете широкий алкогольный бизнес. Разве не ясно, что ставить храм такому святому со стороны алкогольного магната — это фарисейство? Вы не должны себе позволять цинизма, шеф. Одно из двух: или Вонифатий, или алкогольный конвейер.

Уд долго молчал.

— Ты угадал мои планы, — наконец сказал босс. — Я давно решил завязать с алкоголем, скоро я продам все права на ликер и «УРА!». Ты действительно ясновидящий, Голосковкер! Я тебе верю. Ты, кстати, не обижаешься, что я тебя все время на «ты»? Не могу ни с кем иначе, дурацкая манера.

— Ладно, сгодится в плане нового имиджа, — с улыбкой сказал Голосковкер. — Вы же у нас теперь простой, доступный, безыскусный… — он бросил взгляд на Уда. — Но, шеф, есть еще один очень щепетильный вопрос. Он может вам не понравиться, но…

— Говори, не тяни, я этого не люблю.

— Я насчет семейного статуса. — Голосковкер поднял на босса глаза. — Для успеха президентской кампании следует жениться… Семейные ценности, дети, добропорядочность, первая леди…

Череп Уда слегка покрылся испариной, по неровностям поползли пурпурные пятна: занервничал.

— Где ж я тебе возьму детей и первую леди, Голосковкер? С этим, имиджмейкер, у меня сложности.

— Но тогда… хотя бы… умерить свои сексуальные аппетиты. Нет, не надо возражать, я все знаю, вся Москва знает. — Он вздохнул, но твердо закончил: — Шеф, надо, надо умерить.

— Хорошо вам, импотентам, — угрюмо сказал Уд.

— Что-о?

— Да не обижайся ты, — скучно сказал босс. — Это я просто так. Это у меня афоризм.

Голосковкер стойко переносил тяготы службы у незаурядного человека. Негативные моменты он включил как бы в перечень необходимых и предусмотренных контрактом превратностей профессии. И когда проявлял твердость даже во вред себе, то гордился собою. После трудного неприятного разговора со своим обаятельным самодуром вспомнилась ему вдруг давнишняя сценка из его детства. Он был в пионерлагере в младшем отряде, и к нему в пионерлагерь приехала мама, а в тот день был объявлен карантин, и никого из родителей к детям не пускали. Яшина мама нашла в заборе какую-то щель, увидела Яшу на линейке и бросалась в его сторону камушками. Мальчик Яша повертелся и после линейки направил свои широко расставленные наружу стопы к оторванной заборной слеге.

За широкой щелью он обнаружил заговорщиц-кисияющее лицо мамы.

— У нас карантин, мама. Запрещаются посещения и контакты. И передачи.

— Но дай я хоть тебя поцелую, сынок!

— И это нельзя.

— Но хоть разочек.

— Пойду спрошу у вожатой.

— Да, да, спроси у вожатой, не у врача.

Минут через пятнадцать Яша был возле заборной щели, повернул молча лицо вбок и дал маме поцеловать себя в щеку, но не в губы. Значит, вожатая разрешила.

2

Утром следующего дня Уд, войдя в здание московского офиса, допустил маленький нервический срыв. Его взбесило, что, закрываясь, боковые автоматические створки двери кабины лифта двигались навстречу друг другу не плавно, а тягучими рывками, мелкими и медленными. Раньше это его никогда не раздражало, он просто этого не замечал. Босс посмотрел на Лапикова и прошипел:

— Фу, черт! Смотри: задергиваются, как шторки в крематории! Заменить!!

Лапиков побледнел. Уд посмотрел на него и вдруг расхохотался:

— Что, смерти боишься, Лапиков?

Увидев у себя на этаже Манкина, Уд вспомнил, что тот уволен. Но он вспомнил также и то, что Юджин уволен пока только в его голове. Он позвал Лапикова.

— Да, шеф.

Через минут десять босс и спичрайтер сидели друг против друга. В камине потрескивал огонь. Юджин был, как всегда, с кипой каких-то бумаг, набросков и проектов. Кивнув на них, босс спросил, что это.

— Материалы по подготовке к предвыборной кампании, шеф.

— Какой кампании? — мертвящим тоном сказал Уд.

— Как какой? В Государственную ду…

— Ду-ду… Юджин, мы эту станцию давно проехали. Мы не хотели там останавливаться, потому что это полустанок, Манкин, на нем такие поезда не останавливаются, Манкин.

— Я не совсем…

— Ты меня просмотрел, Юджин, — перебил босс. — Ты меня один раз едва не втравил в авантюру с этим баронством, а теперь хотел запихнуть на место убитого гангстера в дурацкую Госдуму… Это конец, вся твоя болтовня о свободе — это политическое недомыслие.

Тяжелая оторопь овладела лицом спичрайтера.

— Воля ваша, шеф, — выдавил он из себя. — Но что значат слова, что я вас просмотрел.